Остров пропавших душ
Шрифт:
Ее взгляд перешел на меня, и я увидел, что она на грани истерики. И подумал о том, как быстро ее смех может превратиться в крик отчаяния.
– Ты должна помнить вот о чем. Даже полные идиоты умудряются найти себе работу. Тебе надо просто сделать это, и всё.
За окном провыли сирены, и кровать заскрипела, когда я поднялся с нее.
– Ты можешь побыть здесь, со мной, – сказала Рокки. – Эти тетушки присмотрят за Тиффани.
Я остановился в дверях, а девушка вытянула ноги, откинулась на локтях, и кровать снова заскрипела. Я бросил на нее предупреждающий взгляд, чтобы она была поаккуратнее с тем, что делает со своими ногами.
И вдруг Рокки заговорила:
– Я никогда не видела своего отца. Мамаша рассказывала мне о нем разные истории. В одной – он мотал срок в тюряге,
Я отошел от двери, сел и предложил ей «Кэмел». Она с удовольствием сделала первую затяжку и провела кончиком языка по зубам.
– Мамаша моя дала деру четыре года назад. То есть я хочу сказать, что так считал Гэри. Может быть, и так. Однажды ночью она просто ушла и не вернулась.
Мы одновременно стряхнули пепел, и я заметил, что кончик ее сигареты дрожит.
– Знаешь, что он однажды учудил? Решил разводить кроликов. Вообще-то он живет на какую-ту пенсию от государства. Давным-давно он работал на заводе и там повредил ногу, поэтому сейчас проживает это пособие. Мамаша считала, что это идиотская затея. Она работала в клубе в Бьюмонте. Я знаю, что иногда по ночам она не приходила домой. Поэтому, может быть, она действительно сбежала. Может, подумала об этих кроликах и сбежала.
Рокки положила ногу на ногу, и я уставился в занавеску.
– Ему пришлось потратиться. Заставлял меня помогать ему делать эти загородки из мелкоячеистой сетки и выкашивать всю траву за домом с помощью косилки, которую он одалживал у кого-то. И все это под палящим солнцем. Мы потратили несколько недель на то, чтобы построить это подобие птичьего загона для кроликов. Гэри говорил, что достаточно завести всего несколько таких больших, особых кроликов и посадить их в загон, может быть, будет достаточно всего двух, и через пару месяцев у нас будет целая куча кроликов. Их просто надо кормить и поить. А потом продадим их в городе. И мясо, и мех, потому что у этой породы кроликов очень хороший мех. Мы с мамашей были в шоке, когда все так и случилось. Мне тогда было лет одиннадцать. У нас не было ни кошек, ни собак, и мне очень нравились эти кролики. Они были просто громадные. Если их взять за передние лапы, так чтобы задние касались земли, то их голова оказывалась на уровне моих плеч. Они были и белые, и черные, и пятнистые. Грэг все складывал какие-то цифры на бумажке в кухне – подсчитывал барыши. Он всерьез размышлял, на что истратит свой первый доход – ведь размер его он уже подсчитал. Все это происходило в июле, а затем в августе стало так жарко, что трава вся высохла, и наш задний двор превратился в поляну, покрытую грязью. Их, кроликов, было слишком много, чтобы прокормить. Поэтому Гэри зарезал половину. Он поехал в Лэйк-Чарльз, а мамаша и я поехали вместе с ним. Там он хотел продать всю партию, которую привез. Но денег он заработал гораздо меньше, чем рассчитывал. Меховые магазины сказали, что система работает совсем по-другому. Мех они берут на мясокомбинатах – так получается дешевле. Поэтому он расстроился, да и мать тоже, из-за того, что не получили ожидаемых денег. Я помню, как мне стало плохо, когда мы были у мясника и везде вокруг меня висели освежеванные тушки. Он и мамаша были в совершенно разобранных чувствах, и Гэри сказал: «Какого черта! Пойдем лучше выпьем». И они вдвоем направились выпивать, а я осталась одна в номере. Именно об этом я сейчас думала там, в соседней комнате. Я вспоминала о том, как сидела в том номере совсем одна. И о том, что так мне пришлось провести пару дней. Я просто сидела там и смотрела телик, а по утрам ела хлопья на завтрак. Я ненавижу чего-то ждать. Вернулись они дня через два и выглядели – хуже не придумаешь. Вся одежда измята, и настроение на нуле. И потом они просто воняли. И теперь все деньги, какие он смог получить, были пропиты, и мамаше надо было возвращаться на работу, и мы поехали назад в Оранж. И вот об этом-то я и вспоминала, сидя там, как раньше сидела на заднем сиденье машины.
Рокки поигрывала сигаретой, прикусив ноготь.
– Но эти кролики Гэри… Понимаешь, когда мы вернулись, мы увидели, что задний двор полон птиц. Там было много птиц во главе с парочкой стервятников, от одного вида которых я расплакалась. Гэри заорал на них и прогнал, а я увидела, как у взлетающего стервятника в клюве висит кусок мяса. Кролики валялись по всему заднему двору. Они просто лежали, вытянувшись на земле, – их было больше десятка. И они все были разодраны птичьими клювами и когтями. Потом мы поняли, что они перегрелись на солнце, и у них не было воды, и они как бы задохнулись. Помню, как мать колотила его своей сумочкой. Она плакала и была вне себя от ярости. Я тоже рыдала с того самого момента, как мы подъехали и увидели этих птиц, а потом я, кажется, начала визжать. Мы обе рыдали и орали на него, а он стоял такой толстый, похмельный и печальный. Картина получилась очень патетическая. Но именно таким он и был. Думаю, что это был последний раз, когда он попытался заработать какие-то деньги. Кроме, конечно, продажи этой дерьмовой травы, которую он выращивает за домом.
Рокки убрала пряди волос со лба и подняла глаза. Рисунок ее губ был грубым, а тяжелые веки, прикрывающие ее глаза, говорили о совершенно определенных вещах. Я встал и направился к двери. Часть меня хотела ее, и трудно объяснить, что меня остановило в тот момент. Я не хотел об этом думать.
– Тебе надо поспать, – сказал я.
Вернувшись в свою комнату, я вдруг понял, что если ее мать сбежала четыре года назад, то это произошло еще до того момента, когда родилась Тиффани. Но об этом я тоже не хотел задумываться.
Я вскочил в постели, и дыхание мое перехватило. За занавесками полыхали полицейские огни, красные и голубые; они заполняли всю мою комнату. Сирен не было слышно, но пульс, стучавший у меня в голове, полностью оглушил меня. Я скатился с постели, вытащил коробку и схватил свой девятимиллиметровый, загнав патрон в ствол.
Держа пистолет двумя руками, я сосредоточился на том, чтобы успокоить дыхание и начать дышать глубоко и ритмично. Мушку с прицелом вы соединяете, проведя мысленно прямую линию между ними двумя. А потом выдыхаете и медленно спускаете курок, как будто сжимаете руку в кулак.
И ни в коем случае не дергаете.
Я ждал стука в дверь. Издали, с улицы, доносились голоса, говорившие официальным тоном. Я подполз к занавесям и выглянул в щель. Перед № 2 стояли две полицейские машины. Еще одна стояла на улице, блокируя проезд. Их мерцающие огни делали всю сцену похожей на карнавал.
Там же стояла машина «Скорой помощи».
Рядом виднелась Нэнси в длинном ночном халате со сложенными на груди руками. Лэнс обнимал ее за плечо, и они наблюдали за происходящим из пурпурной тени его комнаты.
Дверь в № 2 была открыта. Именно там был центр всего происходившего. Через какое-то время два офицера вывели на улицу отца. Его глаза ввалились, он был без рубашки, а его руки были скованы наручниками. Большой живот висел над джинсами. Он выглядел потерянным, удрученным и испуганным.
Сразу же вслед за ним двое парамедиков выкатили тележку, тело на которой было прикрыто простыней. Одна рука свисала из-под простыни, и ее кисть выглядела как крохотный крюк на конце массивного багра. В свете мигалок кожа постоянно меняла цвет с красного на голубой и обратно.
Я заметил детей, которые наблюдали за происходящим с заднего сиденья полицейской машины – сетка, отделявшая переднее сиденье от заднего, бросала тень на их лица. Я плотнее задернул шторы и отошел от окна.
Заснуть я не мог и почти целый час переключал телевизионные каналы, но ни на чем не мог сосредоточиться. Машины уехали, и я вышел, чтобы взглянуть, нет ли поблизости Нэнси или Лэнса – мне хотелось узнать, что же произошло в № 2. Единственной живой душой на улице был «убийца» Трэй, который стоял у двери своей комнаты с сигаретой во рту и потягивал пиво из бутылки. Он поднял бутылку и, покачав ей в воздухе, сделал мне приглашающий жест.