Остров Разочарования
Шрифт:
Можно ли оставить ваши вольные и невольные прегрешения без достойного наказания? Я всю ночь возносил молитвы к престолу господнему, я умолял его простить вас, ибо вы неразумны, а слуги дьявола лукавы и коварны. Но господь бог требует от меня мер суровых, и единственное, в чем он уступил горячим просьбам моим, это некоторое смягчение наказания, да и то в том случае, если вы беспрекословно выполните следующие мои требования.
Первое. Немедленно выдать мне мистера Константина Егорычева, прозванного вами желтобородым (все равно, живого или мертвого),
Второе. Все взрослое население Нового Вифлеема должно немедленно принести торжественную присягу на верность демократии, справедливости, законности, на полное и беспрекословное послушание своим старейшинам Полонию, Гильденстерну и Розенкранцу, а через их посредство и мне, ибо нет у меня, согласно договору от девятого июня сею года, другой цели, как ваше благополучие и процветание, другой задачи, как цивилизовать и подготовить ваш остров в конечном счете к независимости.
На то, чтобы выполнить все перечисленные выше требования, вам дается срок до рассвета завтрашнего дня.
Если же к указанному сроку вы требований моих не выполните, то да будет ваш удел таким, каким вы его заслуживаете.
Подписал Роберт Джильберт Фламмери, верховный правитель острова Взаимопонимания и любящий брат ваш — во Христе.
В Священной пещере. 13 июня, в лето от рождества милосерднейшего господа нашего одна тысяча девятьсот сорок четвертое».
— Эй вы, возлюбленные братцы, черт вас подери! — весело заорал Мообс, закончив чтение. — Вы запомнили, что вам здесь прочитали? Помните: чтобы все было сделано к завтрашнему утру!.. А теперь, джентльмены, с вашего разрешения будет сожжена каждая третья халупа вашего селения, чтобы вы знали, что господь бог не собирается играть с вами в пинг-понг… А если, не дай вам бог, вы к утру не сделаете того, что вам приказал мистер Фламмери, то можете все. искать себе другие квартиры в другой, местности!.. Ребята, начинайте с богом!..
При этих словах Полоний и Розенкранц, пугливо озираясь по сторонам, выбежали из полумрака просеки с самодельными факелами, любовно изготовленными фельдфебелем Кумахером из палок, обмотанных с одного конца тряпками, обильно смоченными керосином. Чиркнула зажигалка, факелы вспыхнули желтым и неярким пламенем, окруженным черным нимбом копоти. — Каждую третью! — напомнил им Фремденгут. — И пошевеливайтесь!
Сопровождаемые благодушно улыбающимся Кумахером, Розенкранц и Полоний со всех ног кинулись к третьей от западной окраины хижине. Словно они только этим всю жизнь и занимались, Розенкранц резво подбежал к левой кровле низко опускавшейся крутой крыши, Полоний, не сговариваясь, остановился у правой. Они по нескольку раз коснулись факелами сухой, как порох, серо-желтой крыши, и еле видные огоньки, зловеще потрескивая, расплылись и потекли в стороны и наверх к высокому коньку по мгновенно черневшей кладке из пальмовых листьев.
Из хижины выскочил ее хозяин — Бенедикт Дарк, еще не старый, тщедушный человек
— Не надо! — мягко остановил его Кумахер и приставил к его сухой спине с очень худыми лопатками прохладное дуло автомата. — Брось! Тушить не надо.
Тогда Бенедикт метнулся в хижину и спустя несколько мгновений появился, нагруженный козьими шкурами и первым попавшимся под руки скарбом.
— Не надо! — с прежним благодушием промолвил Кумахер, снова наводя на него автомат. Левой рукой он отобрал у несопротивлявшегося островитянина и одно за другим швырнул в горевшую хижину все, что тот пытался спасти. — Говорят же тебе, дурачок, что не надо… Ничего не надо делать…
Тогда хозяин пылавших балок и старых прессованных пальмовых листьев в третий раз прыгнул в свое обреченное жилище и вынырнул из пламени и дыма задыхающийся, полуослепший, обожженный, с горевшими волосами. Теперь у него в руках была только одна вещь — копье. Он размахнулся и швырнул его в Кумахера. Но копье, брошенное полуослепшим человеком, пролетело мимо цели.
— Сопротивление! — заметил Кумахер таким тоном, словно несчастный островитянин сделал ему личное одолжение, и экономной автоматной очередью уложил на месте бывшего хозяина уже несуществовавшего жилища.
— Теперь к следующей! — скомандовал Кумахер своим факельщикам. Он рысцой последовал за ними, с осуждением думая о вдове и сиротах убитого, которые все еще стояли с окаменевшими лицами, молча вглядываясь в того, кто минуту тому назад был их мужем и отцом. — Какие-то бесчувственные животные! — брезгливо оттопырил он и без того выступающую вперед нижнюю губу. — Действительно, низшая раса! — С гордостью, умилением и нежностью он представил себе, как горько рыдали бы, осыпая поцелуями его тело еложена и егодети, если бы, не приведи господь, стали свидетелями его смерти.
У следующей хижины, обреченной на сожжение, произошла небольшая заминка.
— Это моя хижина, — доверительно прошептал Полоний Кумахеру.
— Это его хижина, — пояснил Розенкранц, — хижина Полония… Ее не надо жечь…
— Пусть твоя семья выйдет на воздух, — сказал Кумахер Полонию.
— Они куда-то ушли… Все ушли… — ответил Полоний.
— Каждая третья хижина должна быть сожжена, — сказал Кумахер. — Разве ты не помнишь приказ господина майора?
— Но ведь это моя собственная… — начал было Полоний и завял на половине фразы: Кумахер поднимал автомат.
В это время позади них, у полусгоревшей уже хижины, раздался пронзительный женский крик, рыдания и детский плач. Это пришли, наконец, в себя и бросились обнимать еще теплое тело убитого вдова и старший сын Бенедикта Дарка.
— Приказано стрелять в тех, кто будет сопротивляться уничтожению его жилища, — наставительно сообщил фельдфебель Полонию. — Сжигаться будет каждая третья хижина, кому бы она ни принадлежала. Это в высшей степени справедливо… И никому не обидно…