Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Шрифт:
Ватсон ходил по заводу и светился ярче, чем лампочка. Все ему нравилось. Но не зря он был другом Шерлока Холмса — возле одной из работниц он остановился и спросил:
— Простите, леди, чем вы так озабочены?
Девушка и впрямь выглядела расстроенной. Но на Холмса и Ватсона она посмотрела вполне дружелюбно. Потом перевела взгляд на меня и снова помрачнела.
— Возможно, мы сумеем помочь? — продолжал допытываться Ватсон. — Прискорбно видеть, что леди, работающая на славном поприще Электричества, столь грустна…
— Да вот мне где твое электричество! — взорвалась вдруг девушка.
С завода мы шли молча. Ватсона не радовали ни гремящие и дымящие корпуса, ни огромная, с арбуз, сувенирная лампочка, которую подарил нам перепуганный директор завода. Лишь у самого лимузина (кстати, это оказался «кадиллак») Ватсон хмуро сказал:
— Да, как это ни печально, но электричество в неправедных руках способно служить несправедливости…
Хотел я ему еще про электрический стул рассказать, но пожалел. Сели мы в машину, и чуть осмелевшая экскурсоводша спросила:
— А теперь куда? Хотите — вагоноремонтный завод посетим или асфальтобетонный?
— Что мы, тронутые? — грубо спросил я. — В цирк едем!
Холмс, посасывающий нераскуренную трубку, молча кивнул, соглашаясь. Надо нам было найти Кубатая… Смолянина с Кащеем, конечно, тоже, но генерал-старший сержант оставался единственным, кто на Стаса влияние имел.
Пока мы к цирку ехали, много чего насмотрелись. Как какой-то мальчишка с прилавка ларька шоколадку стянул. А продавец замахнулся было на него, но на небо посмотрел и передумал. Как на крыше высотного здания лозунг укрепляли, универсальный такой: «Слава Великому!» Как два пацана стояли и ссорились, а над ними две стаи страх-птиц дрались. Как девчонка лет семи рабочим на стройке указания давала — как и что им строить…
Так что к цирку мы приехали мрачные и подавленные.
Народу у входа было много. Причем в основном не дети — им, видно, и без того развлечений хватало. Взрослые стояли в длинной очереди у кассы, но нам, когда экскурсовод показала какой-то документ, дали пройти со служебного входа. По пути мы увидели двух художников, которые, дымя папиросами, рисовали афишу: Кубатай, с пышной зеленой шевелюрой, бил Смолянина по голове огромным пенопластовым молотком. Смолянин от этого потешно раскрывал рот, и оттуда вываливалась маленькая рыбка, которую на лету ловил Орлик. Видимо, в цирке решили принять ДЗР-овцев на постоянную работу.
Нас усадили в первом ряду, дали программки, пакетики с жареным арахисом, баночки с пепси-колой и вообще были очень вежливы.
— Лучше пусть выступят, — шепнул мне Холмс. — Страх-птичкам дано задание следить за ними до самого выступления. К чему лишние проблемы?
Я согласился. Зачем проблемы, да и в цирке я давно не был.
Вначале выступала дрессировщица с собачками, потом фокусник… А потом, когда над ареной стали натягивать сетку для выступления воздушных гимнастов, вышел конферансье и объявил:
— Впервые! После триумфальных гастролей по Мадагаскару! Весь вечер на арене! Рыжий и Зеленый клоуны! Смолянин и Кубатай! Пра-а-ашу!
И на арену, неумело хохоча и улюлюкая, вынеслись ДЗР-овцы. Яркие цветастые трико эффектно облегали мускулистую фигуру генерала и деликатно драпировали стройное тело переводчика. В руках Смолянина была крошечная гармошка, у Кубатая — небольшая гитара. Лица их покрывал толстый слой разноцветной гуаши. Шевелюра Смолянина сияла; отросшая на голове Кубатая щетинка нежно зеленела. На середине зала друзья остановились и с ужасом огляделись по сторонам.
Зал затих ожидая. Страх-птички, призванные проконтролировать выступление, весело вились над ареной. Два рабочих сцены торопливо вынесли вслед и поставили посреди зала большую плетеную корзину, накрытую клетчатым платком… ой, нет, смоляниновской юбкой!
Первым овладел ситуацией генерал. Видимо, подготовка диверсанта включала в себя многое. Он невесело улыбнулся и печально протянул:
— А вот и мы-ы-ы…
— А вот и вы, — жалобно согласился Смолянин, испуганно оглядывая переполненный зал.
— Мы к вам пришли, — продолжал генерал, беря гитару поудобнее.
— И будем петь, — обреченно сказал переводчик, растягивая гармонику.
Я мельком глянул на Холмса с Ватсоном. Они с любопытством наблюдали за представлением.
— Если скучно жить на свете,
Если вас достали дети, — пробренчал Кубатай.
— Кто прогонит горький сплин?
Кубатай и Смолянин!{115} — несколько самоуверенно, но мелодично пропел младший майор.
Что-то мне эта мелодия напомнила… А зал оживился, послышались редкие боязливые аплодисменты. Ободренные ДЗР-овцы запели громче и на совсем другой мотив.
— Сидела птичка на лугу… — баритоном пропел Кубатай.
— Подкралась к ней корова… — дискантом подтянул Смолянин.
— Ухватила за ногу.
Птичка, будь здорова!..{116} — хором протянули оба.
Что тут началось! Буря аплодисментов! Овации! Крики «браво!». Я даже не сразу понял, в чем дело, а потом сообразил, что все подумали о страх-птицах. И мне стало не по себе. А ДЗР-овцы раздухарились.
Ма-ма, ма-ма, что ж я буду делать? Ма-ма, ма-ма, как я буду жить? У ме-ня нет ни одной страх-птицы, У ме-ня нет теплого пальта!{117}Зал ликовал. Аплодисменты смолкли лишь для того, чтобы услышать новый куплет.
Если слушаются плохо, Не жалейте поп и спин! Посмотри, как порют лихо Кубатай и Смолянин!{118}