Остров сокровищ (Пер. О. Григорьева)
Шрифт:
Я уже собирался отказаться от своего намерения, как вдруг подул ветер с юго-запада, и «Испаньола» повернулась на якоре таким образом, что канат ослабел в моей руке. Тогда я зубами вытащил свой кортик из ножен и перерезал канат, но только до половины его толщины. После этого я остался дожидаться, чтобы канат снова ослабел.
Все время до меня доносились громкие голоса из каюты, но я не обращал на них внимания. Теперь же от нечего делать, я стал прислушиваться. В одном я узнал голос Гандса, а другой, наверное, принадлежал пирату с красной шапкой. Оба, очевидно, были уже пьяны, хотя и продолжали еще пить; один из них с пьяным возгласом открыл кормовое окно и выбросил что-то в воду — пустую бутылку, как мне показалось. По звуку голосов можно было догадаться, что между пиратами происходила ссора. Ругательства сыпались одно за другим, и я каждую секунду ждал, что ссора перейдет в драку.
На берегу светился огонек на месте лагеря, и кто-то пел старую матросскую песню, выделывая трели в конце каждого куплета.
Наконец снова налетел порыв ветра, шхуна заколыхалась, и канат ослабел в моей руке. Тогда я перерезал остальные волокна его. В ту же секунду шхуна дрогнула и повернулась, увлекаемая течением. Я работал что было силы веслом, чтобы отъехать от нее, так как боялся быть опрокинутым, но скоро увидел, что это бесполезно, тогда я постарался держаться около кормы. Вдруг мне под руку попался конец каната. Сам не зная для чего, я схватил его, и тогда меня взяло любопытство заглянуть при помощи его в каюту, Я повис на веревке, вскарабкался наверх и добрался до окна каюты.
За это время шхуна и ее спутница — пирога подвинулись по течению настолько, что поравнялись с лагерем на берегу. Я удивился, что стража на корабле не замечает этого, но, заглянув в окно каюты, понял все: Гандс и его товарищ схватились, как злейшие враги, и держали друг друга за горло. Я поспешил спуститься по веревке вниз, в пирогу, но после этого еще несколько секунд перед моими глазами стояла ужасная картина, которую я только что видел: красные, озверевшие лица и налитые кровью глаза при тусклом свете коптившей лампы. Чтобы прогнать от себя эту картину, я закрыл глаза. Бесконечная песня, которую распевал на берегу разбойник, оборвалась наконец, и хор пиратов затянул знакомый мне мотив:
«Пятнадцать человек на ящик мертвеца, — Ио-хо-хо, и бутылка рому!»Вдруг моя лодка накренилась на бок и круто изменила свое направление. Я открыл глаза. Кругом меня подскакивали мелкие волны, искрясь фосфорическим светом. «Испаньола», позади которой в нескольких шагах плыла моя лодка, тоже изменила направление и плыла теперь к югу. Я оглянулся, и сердце у меня забилось сильнее: костер светился уже позади меня. Течение сделало поворот направо и увлекало за собой шхуну и пирогу в открытое море через узкий проливчик. Волны все выше вздымались и пенились кругом.
Вдруг шхуна резко повернулась, описав дугу градусов в двадцать, и почти в тот же момент с борта ее донеслись крики. Я слышал стук ног по лестнице, которая вела из каюты на палубу, и понял, что разбойники увидели наконец в каком ужасном положении они находились.
Улегшись на дно пироги и отдав себя на волю Божию, я приготовился ко всему, зная, что по выходе из проливчика нас ожидали буруны, и тогда все мои страхи должны были моментально кончиться вместе с жизнью. Но, хотя я готов был мужественно умереть, у меня не хватало духу взглянуть в лицо опасности. Поэтому, закрыв глаза, я лежал там, покачиваясь на волнах и каждую минуту ожидая смерти. Сколько времени прошло таким образом — не знаю, но наконец на меня напала какая-то непонятная слабость, почти оцепенение, сковавшее все мои члены; я забылся и во сне грезил о доме и нашей старой гостинице «Адмирал Бенбоу».
ГЛАВА XXIV
Путешествие в лодке
Когда я проснулся, был уже день, и мы плыли около юго-западного берега Острова Сокровищ. Солнце скрывалось за «Подзорной трубой», утесы которой круто обрывались почти к самому морю. Другие два холма были недалеко от меня. Я был в какой-нибудь четверти мили от берега, и первой моей мыслью было взяться за весло и грести к острову. Но мне сейчас же пришлось отказаться от нее, потому что буруны пенились и разбивались о каменистый берег, обдавая его брызгами и оглашая воздух несмолкаемым ревом; пытаться подплыть в этом месте к берегу — значило идти на верную гибель.
Но это было еще не все: около берега плавала масса каких-то огромных мягких чудовищ, наполнявших воздух громким мычанием, которое эхом отдавалось в горах. После я узнал, что это были морские коровы, и что они совершенно безопасны. Но вид этих неизвестных мне животных был достаточно ужасен, чтобы у меня пропала охота держаться ближе к берегу, и я предпочел голодную смерть в открытом море.
Но меня ожидала лучшая участь. К северу от мыса берег загибался внутрь, и во время отлива здесь обнажалась длинная песчаная мель. Еще севернее поднимался другой мыс, названный на карте Лесистым; он был покрыт высокими зелеными соснами, спускавшимися к самой воде. Я вспомнил, что Сильвер рассказывал про течение, которое шло к северу, огибая весь западный берег острова. И, так как я все равно попал уже отчасти в это течение, то и решил попытаться причалить около Лесистого мыса, который выглядел более мирным.
Море было покрыто легкой зыбью. Ветер, на мое счастье, дул с юга, совпадая с течением, так что волны, поднимаясь и опускаясь, не разбивались друг о друга. Если бы было иначе, то я бы давно погиб. Теперь, лежа на дне, я только удивлялся, с какой легкостью поднималась моя лодочка на гребни синих волн и так же легко, точно птичка, спускалась с них.
Мало-помалу я приободрился и сел в пироге, чтобы подгрести к берегу. Но при этом движении моя неустойчивая лодочка вся затрепетала, повернулась и ударилась носом в волну. Облитый волной и испуганный, я улегся в прежнее положение на дно, и тогда мой челнок снова легко и мягко понесся по волнам. Но теперь у меня не оставалось никакой надежды на то, что я когда-нибудь попаду на берег.
Оправившись от испуга, я стал осторожно вычерпывать воду из пироги своей шапкой, а затем задался целью узнать, отчего она шла так ровно и легко, когда была предоставлена самой себе? Дело оказалось очень простым: поверхность волн, как я заметил, вовсе не была одинаковой везде, а имела бугры и углубления, как и поверхность земли; и вот, когда лодка была предоставлена сама себе, она выбирала удобные для себя места, избегая неровностей.
— Хорошо, — сказал я себе, — значит, я буду лежать на дне, чтобы не менять центра тяжести лодки, но это не помешает мне по временам делать один-два взмаха веслом, чтобы направлять ее к берегу.
И вот, лежа и облокачиваясь о дно локтями, я ждал удобного момента и слегка повертывал лодку, куда надо. Работа была очень утомительная и неблагодарная, но я все же видел, хотя и очень медленные, результаты ее. К Лесистому мысу мне причалить не удалось, и я поплыл дальше, хотя был недалеко от берега; я уже различал зеленые вершины деревьев, колыхавшиеся от ветра, и был уверен, что причалю к следующему мысу. Страшная жажда мучила меня, так как солнце невыносимо жгло меня своими лучами, а губы были солоны от мельчайших брызг морской воды. Деревья манили меня своей прохладной свежестью, но течение пронесло меня и мимо следующего мыса. Когда я объехал его, моим глазам представилось такое зрелище, которое совсем изменило направление моих мыслей.