Остров в море наслаждений
Шрифт:
– Кто же мог угрохать старуху?
– Она кого-то боялась. Каждую ночь запиралась у себя в комнате, словно в бункере.
– Кого же она так боялась?
– Этот прощелыга в галстуке с бабочками что-то говорил о наследниках тети Гали, – спохватилась Леся.
– Видимо, их старуха и опасалась, – авторитетно согласился с ней Эдик, словно он был большим профи в такого рода делах.
После его замечания возникла пауза, смысл которой первым озвучил Сашка.
– Но кто они – эти наследники? – растерянно произнес он. – Кроме меня, у тети Гали других родственников не было.
– А если подумать?
– Мама всегда говорила, что у тети Гали никого нет. Только муж – дядя Витя Ермолов.
– Возможно, его родня не давала покоя тете Гале?
– Дядя Витя ни с кем из своей родни никогда не общался. Тетя Галя всегда маме жаловалась, что муж ей достался с трудным характером. Хоть и богатый, но при этом скупой. И еще ей не нравилось, что дядя Витя – крайне малообщительный человек. Никого к себе в дом не звал и тете Гале запрещал приглашать гостей. Ни мама, ни я лично с дядей Витей даже не были знакомы. Знали, что у тети Гали есть муж – Виктор, большой человек, но повидаться нам с ним так и не удалось.
Все вокруг говорили, что покойный муж тети Гали был очень непростым человеком. И о том, что он был нелюдим, тоже упоминали.
Но Кира все же предложила версию:
– Ваш дядя Витя мог к родне жены испытывать такую ледяную холодность. А к своим родичам, возможно, со всей душой был расположен.
– Да нет же! – покачал головой Саша. – Тетя Галя много раз повторяла, что муж ее гостей на дух не выносил. Если кто-то из родни у него и имелся, то он всех забыл и у себя не принимал.
– Но это не значит, что родня про него забыла, – многозначительно произнесла Кира в ответ. – Богатые дядюшка и тетушка – это ведь не так уж часто случается в жизни. Куда чаще старики к старости впадают в нищету и сами нуждаются в опеке. Вот тогда про них и впрямь могут «забыть». Но чтобы родичи, даже самые дальние, забыли про богатых и, самое главное, одиноких стариков – это, уж ты меня извини, какой-то нонсенс!
– Значит, родня мужа и угрохала тетку Галю!
Но Лисица не спешил согласиться с этим утверждением.
– Погоди ты со своими выводами, – остановил он Сашу. – Лучше припомни, что твоя мама еще рассказывала про собственную семью? Не может быть, чтобы ты и тетя Галя были единственными живыми ее представителями.
– Ну… еще был у нас дядя Боря – мамин брат.
– Так, – удовлетворенно кивнул головой Лисица. – И что с ним?
– Он… Я не знаю подробностей, что с ним случилось.
– В смысле?
– И мама тоже не знала никаких подробностей, – принялся объяснять Саша. – Он непутевый был, этот ее брат. Смолоду по тюрьмам, то за одно, то за другое. Вся родня от него отвернулась. Пожалуй, одна только тетя Галя до последнего поддерживала с ним отношения. Но и от нее мы последний раз слышали про дядю Борю, когда я еще в школу не ходил.
Это случилось так. Галина позвонила сестре не как обычно, чтобы поздравить ту с Новым годом или другим праздником, звонок ее прозвучал среди рабочей недели, когда на домашнем календаре никаких помеченных красным чисел не было и в помине.
Сестры не были очень близки, могли не видеться годами или даже целыми десятилетиями, не испытывая при этом никакого дискомфорта от столь редких встреч. Но все же на дни рождения и Новый год обязательно созванивались, поздравляли друг друга, сообщали новости за истекший период и с чистой совестью прощались до следующего раза, который мог наступить очень и очень не скоро.
– И все же обычно тетя Галя сама нам не звонила, ждала, когда мама наберет ее номер. Маму это всегда немного задевало, потому что тетя Галя была куда богаче нас, и муж у нее по тем временам деньги просто лопатой греб. Но несмотря на свое богатство, тетя Галя была очень жадной уже тогда, считала каждую копейку и предпочитала, чтобы мама ей звонила, а не наоборот. А тут вдруг сама нам позвонила. Да еще без всякого праздника на горизонте.
Маленький Саша удивительно ясно запомнил тот день, когда мама сняла трубку как-то по-особенному тренькнувшего телефона и воскликнула:
– Галина? Ты? А чего сама звонишь? Не дождалась, пока я тебе наберу?
Но сестра начала что-то взволнованно говорить, и мама замолчала. Маленький Саша почувствовал, что происходит что-то неладное, заканючил и затеребил маму за руку. Но всегда такая ласковая и отзывчивая мама на сей раз оттолкнула его от себя. А все ее реплики были краткими и отрывистыми:
– Да ты что? Не может быть! На этот раз все? Ты уверена?
Поняв, что происходит что-то неладное, Сашка неожиданно для себя расплакался. Но и тогда мама не прервала странный телефонный разговор. Она закончила говорить с сестрой, когда разобиженный Саша уже сидел в своей комнате и играл с машинками. Мама зашла к нему, погладила по голове, поцеловала в щеку. Но Сашка отпихнул ее руку, хотя и видел, что мама чем-то крайне огорчена.
– И целую неделю она ходила сама не своя, глаза у нее были красные и опухшие. А потом она нам с папой сказала, что ее младшего брата Борю в тюрьме какие-то уголовники пырнули заточкой и он умер от заражения крови.
Лисица, терпеливо дослушавший эту историю до конца, тут разочарованно воскликнул:
– Так, значит, твой дядя уже умер?
– Ну да. Говорю же, где-то тридцать лет тому назад это случилось.
– И зачем ты нам о нем рассказывал столько времени?
– Но вы же сами спросили, не было ли у тети Гали других родственников, кроме нас с мамой!
– Живых! Живых родственников!
– Ну, я тогда не знаю, – вздохнул Саша. – Тогда, получается, что и про дочку тети Гали говорить тоже не надо?
– А у нее была дочь?
– Мама говорила, что девочка умерла совсем маленькой. Какая-то детская болезнь.
При этих словах Наташа сдавленно охнула, видимо, пожалела крошку, которой не довелось стать взрослой.
Но Сашка и ухом не повел в ее сторону и продолжал монотонно бубнить: больше никого не припомню. У тети Гали живых детей не было. У дяди Бори, наверное, тоже.
– Ты в этом уверен?
– А когда ему детьми-то было обзаводиться? Он всю жизнь по тюрьмам, считай, мотался. То в одном остроге сидел, то в другом, то в третьем. Некогда ему было семьей обзаводиться. Да и не рассказывала мне мама про его семью, потому что, наверное, не было у него никого.