Остров в океане
Шрифт:
Несколько минут спустя я увидел, как тот же самый бо-грегори отважно атаковал испанскую макрель, которая была раз в двадцать больше его и имела на вооружении длинный ряд острых зубов. На морде макрели — я готов поклясться в этом — появилось обиженно-испуганное выражение, но и она, подобно рыбе-тарелке, постыдно очистила поле боя. Однако я удивился еще более, когда, скользнув наверх, макрель как ни в чем не бывало слопала сверкающую серебром атеринку, [58] которая прохлаждалась у самой поверхности воды, занимаясь своими делами. Тем не менее урок на тему «что могло бы случиться», по-видимому, не оказал на бо-грегори никакого впечатления, ибо немного спустя он уже деловито изгонял из своих владений очередного захватчика.
58
Атеринки (Atherinidae) — мелкие хищные рыбки из отряда кефалевых, отличаются широкой серебристой полосой, тянущейся по бокам вдоль тела.
Наконец третью группу рыб составляли те, что держались в слоях воды, непосредственно примыкающих к поверхности — целая галактика живых организмов, висевшая между зеркальной крышей океана и его глубинной частью. Здесь каждому было отведено свое
59
Сарганы (Belone) — хищные рыбы до 60 сантиметров длиной. Челюсти этих рыб вытянуты в длинный и острый клюв.
Сверху весь этот текучий, льющийся мир был прикрыт зыбкой сеткой из находящихся в непрерывном сновании живых существ. Во всевозможных направлениях без конца проплывали небольшие рыбки — одни стремительно, словно сам черт гнался за ними, другие медленно, с частыми остановками, двигаясь по спирали или делая скачки вбок. Вокруг них вся масса воды кишмя кишела рыбьей молодью всевозможных пород. В каждом квадратном дюйме у поверхности океана находилась по крайней мере одна прозрачная рыбешка или ракообразное, видимое невооруженным глазом, не говоря уже о несметном множестве микроорганизмов, которыми питаются мальки. Это была не вода, а живая уха, и удивительные рыбы, чьи широкие пасти от природы снабжены решетами и неводами, деловито прочесывали океан, собирая манну небесную, которая, вместо того чтобы падать сверху, неподвижно парила на месте, словно закон тяготения потерял для нее силу.
Тут я увидел великолепную кавалькаду, безостановочно прошедшую мимо рифа у поверхности воды. Шествие открывала стая из шести больших тарпонов, [60] ослепительно сверкавших на солнце черным серебром своих крупных чешуй. За ними следовал огромный косяк макрелей, принадлежавших, насколько можно было судить по их резко расчлененным спинным плавникам и небольшим изогнутым хвостам, к роду Auxis, или фрегатовым макрелям. Рыбы достигали фута в длину, над боковой линией у каждой проходила ярко-желтая полоса, отливавшая на солнце радужным блеском. Макрели шли такой плотной массой, что в воде на время стемнело, и рыбы поменьше, взбудораженные надвигающейся тучей плавников, дождем посыпались вниз, ища спасения в глубине. После того как косяк скрылся из виду, поверхностные рыбы долго не могли успокоиться; то в одном, то в другом месте поднимался переполох, рыбы начинали ошалело метаться из стороны в сторону, паника широкими кругами распространялась дальше, и все вокруг заполнялось трепетным мельканием миллионов теней.
60
Тарпон (Megalops atlanticus) — предмет вожделенных мечтаний американских рыболовов. Крупная (до двух с половиной метров и весом до 130 килограммов), с огромной чешуей (до 7,5 сантиметра в диаметре) и «бульдожьей» массивной нижней челюстью рыба выглядит весьма импозантно. Обитает тарпон в устьях рек и в море у атлантических берегов Америки — от залива Мэн до Бразилии. Питается рыбами и крабами. Откладывает до 12 миллионов икринок! Тарпон знаменит своими виртуозными прыжками. Пойманный на крючок, он выскакивает из воды вертикально вверх на высоту нескольких метров (не однажды зарегистрированный рекорд — 5,5 метра), гулко плюхается в воду и опять прыгает вверх, проносясь над головами прильнувших к лодке рыболовов и над ветвями склонившихся над водой деревьев. Нередко он задевает леской за ветки и обрывает даже очень прочную жилку. Среди рыбаков распространено мнение, что тарпон для того и прыгает над водой, чтобы зацепить леской за дерево и оборвать ее.
Однако в общем жизнь на рифе производила мирное и спокойное впечатление. За исключением нечастых грабительских налетов сарганов и смешных наскоков опрометчивых бо-грегори на других рыб, ничто больше не говорило здесь о серьезной борьбе или подстерегающей опасности. Напротив, скорее казалось, что вы попали в мир, где безраздельно царят яркие краски и красота. Все тут легко колыхалось вместе с водой из стороны в сторону и, казалось, было отмечено печатью непринужденности и довольства.
Я шел коралловым лесом по прозрачно-голубой аллее, окруженный большой стаей ярко-синих и золотистых молодых луфарей, [61] которые бесстрашно сновали у меня под руками и между ног. Забавы ради я крошил ножом анемоны на мелкие кусочки, и рыбы жадно хватали их прямо из рук, теснясь ко мне ближе и ближе, как вдруг, нагнувшись за очередным анемоном, я инстинктом, шестым чувством, почуял что-то неладное и взглянул вверх: луфари покинули меня и, подобно тому как это сделали рыбы-попугаи несколько минут назад, попрятались в расщелины между коралловыми глыбами. Я стал озираться по сторонам и сначала не увидел ничего особенного, но вскоре заметил вдали ту самую неясную серую тень, которой незадолго перед тем испугались рыбы-попугаи. Набрав в рот воды, я сполоснул стекло шлема, чуть запотевшее от моего дыхания. Тень по-прежнему оставалась тенью, но одно было несомненно: она надвигалась все ближе и ближе, медленно и неторопливо всплывая из синих глубин по узкой подводной долине. Я взглянул на дно шлюпа, качавшегося надо мной на серебристом потолке; воздушный шланг и спасательная веревка кольцами уходили от него в воду. До шлюпа было слишком далеко, чтобы искать в нем спасения: кем бы ни оказалось то существо, оно добралось бы туда быстрее, чем я.
61
Луфарь (Pomatomus saltatrix) — хищная, несколько похожая на судака
Я сидел не дыша, одной рукой схватившись за морской веер, другую держа на спасательной веревке, в любую секунду готовый к подъему. Серая тень подплыла совсем близко, прошла над долиной и повернула к рифу. Хотя очертания предмета по-прежнему были расплывчаты из-за большого расстояния, я смог наконец разглядеть, что это такое. Это была громадная акула неизвестной мне породы.
Мне вспомнилось предостережение капитана, и я жалко усмехнулся в пустоту шлема. В памяти у меня промелькнуло воспоминание о трупе десятифутовой акулы, найденном мною однажды на побережье Флориды; ее живот был вспорот зубами какого-то невероятно огромного чудища. Я словно прирос к морскому дну. Акула теперь плыла параллельно гребню рифа. Я был перед ней совершенно беззащитен: если бы ей вздумалось напасть на меня, прежде чем я успел бы пустить в ход нож, она сделала бы из меня котлету. Однако акула не обращала на меня ни малейшего внимания. Она прошла от меня на расстоянии двадцати шагов, и я видел, как она вращала глазами, высматривая добычу. Лишь однажды она сделала легкое движение в мою сторону — у меня в это мгновение душа в пятки ушла, — но затем повернула обратно и стала удаляться. Судя по размерам и глубокой впадине у основания хвоста, это была тигровая акула. [62]
62
Тигровая акула (Galeocerdo cuvier) принадлежит к семейству Carcharhinidae (есть еще кошачья тигровая акула — Stegostoma tigrinum из семейства кошачьих акул — Scyllidae). Тигровая акула сильный и опасный хищник, бывает длиной до шести метров и весом до семисот килограммов. По другим данным, длина ее достигает десяти метров, а вес — тонны с четвертью. От прочих акул отличается темными поперечными полосами на теле и смещенным вперед спинным плавником, который расположен над грудными плавниками. Рыло у тигровой акулы тупое, пасть широкая, питается она разными рыбами, другими акулами, морскими черепахами и падалью. Обитает у поверхности моря во всех теплых океанах.
Инагуанец говорил правду: акула достигала по меньшей мере пятнадцати футов в длину. Спина у нее была дымчато-крапчатая, брюхо — жемчужно-белое с нежнейшим розоватым отливом и без единого пятнышка. Я видел, как буграми ходили под кожей ее огромные мышцы, приводящие в движение хвостовой плавник. Как ни странно, все рыбы, за исключением луфарей, рыб-попугаев и некоторых других крупных рыб, казалось, нисколько не были обеспокоены ее присутствием. Они как ни в чем не бывало продолжали кормиться, а пара очень глупых с виду кузовков [63] даже проплыла под самым ее брюхом, очевидно, чувствуя себя в полнейшей безопасности в своих костистых панцирях. Вскоре акула исчезла из виду (впоследствии, во время повторных спусков, я обнаружил, что она постоянно патрулирует вдоль рифа в этом районе, и не менее десяти раз наблюдал ее с поверхности в подводный бинокль), и я, выждав некоторое время и убедившись, что рыбы-попугаи и тангфиши снова вышли на кормежку, поднялся наверх по спасательной веревке.
63
Кузовки (Ostraciidae) — очень странные рыбы: тело их как бы заковано в крепкий панцирь из костных пластин и имеет вид трех- или четырехгранной коробки (у молодых кузовков тело- коробка сферическая). Рыбы могут двигать только кончиком хвоста и рылом и то не во всех направлениях. Рот у кузовков маленький, наделенный мелкими, похожими на долото зубами, брюшных плавников совсем нет. Нет и ребер, а позвонков только четырнадцать, У берегов Вест-Индии обычны два вида кузовков — Lactophrys trigonum и Acanthostracion quadricornis. Мясо кузовков в некоторых районах моря и в определенные сезоны года бывает ядовитым.
Инагуанец встретил меня торжествующей улыбкой
— Ну что, не послушались? — сказал он. — Говорили же вам.
На борту шлюпа храбрость вернулась ко мне, и я возразил, что в конце концов акула вела себя по-джентльменски. Я не раз слышал о случаях нападения акул на человека, и, несомненно, эти рассказы были правдивыми, однако из собственного опыта подводных исследований, сначала у Шип-Кея, а затем у барьерного рифа около Инагуа, а также из бесед с другими водолазами я вынес убеждение, что возможность нападения акулы на человека в шлеме или водолазном костюме, ведущего себя спокойно и не делающего резких движений, весьма незначительна. А большинство мелких акул даже боятся странной фигуры водолаза и сторонятся его.
Отдохнув немного, я снова спустился под воду. На этот раз я приземлился на самом краю каньона и спустился на глубину. Я решил не возвращаться больше назад, к отвесной стене, а достигнуть ее основания и обследовать смутно темневшие там скалы. Подводная долина оказалась глубже, чем я предполагал, и давление на ее дне было весьма ощутимым, а волнообразное колыхание воды значительно ослабло; очевидно, действие прибойной волны распространялось не более чем на тридцать футов в глубину. Я испытал огромное облегчение, получив возможность стоять на месте, не опасаясь, что тебя унесет, и хотя давление воды было неприятно и она была немного холоднее, я с интересом стал осматриваться вокруг.
Долина имела такой вид, что казалось, будто ты попал на Марс или на один из лунных кратеров. Все здесь было подернуто сумрачной голубоватой дымкой, и пурпурные тени, перемежаясь с черными провалами подводных пещер, производили впечатление какого-то совершенно иного, неземного мира. Мне очень хотелось войти в какую-нибудь из этих пещер, и я несколько раз приближался к одной из них, пытаясь заглянуть внутрь, но каждый раз мужество покидало меня, и я отступал назад. Страшно становилось потому, что взор проваливался в пустоту и не находил ничего реально осязаемого, во что бы он мог упереться. Ведь неизвестности всегда боишься больше, чем конкретного. Итак, я отказался от своей затеи под тем предлогом, что у меня нет с собой фонаря; помимо того, у меня совершенно не было охоты вызывать на бой какую-либо разъяренную мурену или другого крупного хищника, который, возможно, скрывался во мраке пещеры. Уже самый вид этой подводной долины был способен умерить мою и без того начавшую таять отвагу. Нигде на свете мы не ощущаем ничтожество нашего человеческого «я» так, как в глубинах океана. Человек чувствует себя там совершенно беспомощным и затерянным.