Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
— Я знаю, как они хотят нас прикончить…
Гудзон шевельнулся. Сделав несколько шагов, он принял похожую на Гошину позу.
— О чем вы говорите?
Взгляд его дрожал.
— Они сейчас что-то пустят по рельсам.
— В каком смысле?
— Вот по этим двум железным полоскам ездят… как бы это вам объяснить… В общем, кареты. Один вагон — и нас нет.
— Какой вагон?
— Вагон, дрезина, цистерна, локомотив — что угодно! — Гоша лихорадочно оглядывался. — У нас даже нет возможности прижаться к стенам! На нас помчится железная махина весом в несколько тонн и размажет по каменной кладке тоннеля!
В темноте сначала раздался грохот, похожий на первый, а потом — скрежет.
— Дверь отъезжает в сторону! — крикнул Гоша. — Скорее к проему!..
Они добежали, и Гоша посмотрел себе под ноги.
— Странная, очень странная смерть…
— Вы глупости говорите! — вскипел Гудзон. Его необоснованный гнев был вызван полной растерянностью.
Рельсы дрогнули, и Гоша схватил Гудзона за руку.
— Сейчас мы выберемся наружу, вы поняли?
— Как это — наружу?.. — Гудзон бросил вниз стремительный взгляд. — Вы с ума сошли?
— Уже давно. С тех пор, как спустился в катер, отправляющийся на экскурсию. Слушайте и не перебивайте. — Выглянув, Гоша оценил состояние скалы. — Сейчас мы осторожно выберемся и закрепимся на камнях за проемом этого тоннеля. Через четверть часа или полчаса мы быстро вернемся. Пусть они считают, что нас смело вниз.
— Не знаю, справлюсь ли…
— Вспоминая, как вы влетели в комнату и прикончили шпагой троих мерзавцев, утверждаю — справитесь!.
— Владеть оружием и карабкаться по горам — не одно и то же…
— Жить хотите?
— Да!
— Тогда — вперед! — скомандовал Гоша.
Он и сам плохо представлял смысл предприятия. Уступы были не настолько широки, чтобы на них можно было стоять и ждать.
Выбросив руку и зацепившись за острый край скальной породы, Гоша перетащил свое тело на склон. Нащупывая ногой опору, он смотрел, как неуклюже переставляет ноги Гудзон. Их разделял проем тоннеля. И — пропасть.
Гоша услышал знакомый стук вагонных пар по рельсам первым. Пытаясь угадать, чем хотели убить двоих беглецов хозяева подземного города, он, не моргая, смотрел в строну проема.
— Что это?! — услышал он сквозь грохот вопль Гудзона.
Гоша смотрел, как, промчавшись между ними, сорвавшись с рельсов и закончив свой громкий бег по рельсам, далеко вперед улетела тяжелая вагонетка…
И снова наступила тишина, такая, что впору было оглохнуть.
Стремительно уменьшаясь в размерах, вагонетка уносилась вниз…
Вращаясь и переворачиваясь, она рассыпала, словно делилась с небом, искалеченные серые тела. Получив свободу, трупы летели вниз, сталкивались друг с другом и тоже уменьшались в размерах. Несколько сотен трупов, получив свободу, кружились, устремляясь вниз, и казалось Гоше, что безжизненные тела вдруг получили возможность двигаться и теперь, радуясь мгновенному освобождению, машут ему руками… И ногами.
На мгновение ему показалось, что среди обнаженных тел было одно — красивой девушки лет двадцати пяти, в офисном костюме и белой блузке. Окровавленная, она стремительно ушла вниз…
«Видения…»
Гоша облизал губы и уткнулся лбом в камень.
Видением это не было. Из ворот лаборатории, промчавшись по рельсам, улетел в бездонную пропасть огромный железнодорожный вагон, груженный человеческими останками и мусором.
Еще мгновение — и облака пожрали и вагон, и трупы, не оставив и следа. И только шум в ушах Гоши и Гудзона да потревоживший обоняние смрадный запах утверждали, что они — были.
— Мне плохо… — услышал Гоша.
— Крепитесь, Гудзон! Мы и не то видели!
— Сколько же там было тел?..
Гоша прижался грудью к отшлифованному ветрами камню. Интересно, думал он, а сколько трупов можно разместить в шестидесятитонном железнодорожном вагоне, если трупы уложить до верха?..
И тут случилось неожиданное.
Когда Гоша понял, что произошло, у него едва не остановилось от ужаса сердце. Как тогда, когда он понял, что на него с высоты полукилометра летит обломок металлической лестницы.
Откуда-то сверху, отрезав им дорогу обратно, рухнули, стукнувшись о бетонный пол, стальные ворота. Гладкие, как лысина Гудзона, и прочные, как броня танка, скользнув, они упали и выбили целый сноп искр.
«Упали под углом, коснулись рельсов», — мгновенно подумал Гоша, пытаясь этим отогнать помутнение сознание.
— Что это значит?! — закричал теперь уже в совершенной тишине Гудзон.
— Это значит, что нам конец, капитан…
Гоша произнес это едва слышно, но Гудзон расслышал.
— Послушайте, Гоша! — заревел он, глядя туда, где только что зиял широкий проем, а теперь отливала красным в лучах заходящего солнца сталь. — В этом веке вы живете, а не я! Придумайте же что-нибудь!..
Было ясно, что ничего придумать нельзя. Можно было только стоять и гадать, кто исчезнет в облаках первым.
— Интересно, что заставит нас упасть — истощение или усталость?
Гудзон, услышав это, округлил глаза.
— Не смейте говорить такое!
— А о чем вы хотели бы поговорить, мореплаватель? О погоде? Она прекрасна. Посмотрите на это восхитительное солнце. Скоро его не станет. Мы покроемся росой и начнем отстукивать зубами Седьмую симфонию Шостаковича.
— Слушать не хочу! Не знаю никакого Шостаковича! Кто такой этот Шостакович — наш спаситель?!
— В темноте люди, даже прочно стоящие на ногах, вдвое утрачивают способность к равновесию. Вестибулярный аппарат рефлекторно готовится к отдыху в темноте, он отключается.
«Нужно что-то говорить, иначе сойду с ума», — подумал Гоша.
— Не разговаривайте со мной на этом языке! Говорите ясно!
Сумерки сгущались.
Гоша потоптался на месте, утверждая себя на неудобном выступе. Ощупал руками камни вокруг себя. Положение рук нужно менять, иначе они затекут.