Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
— Хозяин хочет знать, где тубус.
— Если я спрошу: «Какой тубус?» — ты меня ударишь?
— Да, козел.
— Если я скажу, что не козел, ты меня снова ударишь?
— Да, козел.
— Ладно… Тогда принеси воды.
— Зачем?
Левша посмотрел на своего палача. На лице киргиза не было и тени иронии.
— Чтобы я смог напиться.
— Зачем?
Левша кашлянул и осторожно покрутил головой. Спина тут же напомнила о себе болью.
— Мне нужна вода, чтобы я мог напиться и продолжить разговор с тобой.
— Ты продолжишь его и без воды.
Левша почувствовал, как в нем зажужжал моторчик, отвечающий за неконтролируемый гнев. Он кашлянул еще раз, чтобы его отключить.
— Что будет, если ты не сдержишь данного хозяину обещания?
— Я его сдержу.
— Нет, а если представить чисто гипотетически. Вот ты раз — и не сдержал. Что будет?
Киргиз сыграл желваками и провел прутом по ладони, как если бы стирал с него кровь.
— Я сдержу, козел.
— Ладно… Тогда послушай, что я тебе скажу. Вряд ли твой хозяин будет доволен, если я, единственный человек, который знает, где тубус, буду забит тобой до смерти. Скорее всего он тебя прикончит. Так вот, сын осла… или ты сейчас принесешь мне воды, или на следующий вопрос хозяина: «Как дела, Алтынбек?» — ты ответишь: «Я его убил, Хозяин».
Человек резко двинулся к Левше, замахнулся, но, увидев его усмешку, остановился. И вдруг опустил прут.
— Ты прав. Если тебя убить, Хозяин будет недоволен. Я тебя больше бить не буду. Я тебя буду расковыривать.
Сказав это, он сунул прут под мышку и вышел.
Все произошло так быстро, что Левше понадобилось несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Резко наклонившись, он вцепился зубами в намотанный слоями скотч. С третьего раза ему удалось зацепить сразу несколько слоев, и он, раня губу, рванул их на себя. Скотч разошелся до середины. Времени проверять, можно ли теперь выдернуть руку, у него не было. Он едва успел выпрямиться, когда распахнулась дверь. Вошел все тот же киргиз, только в руках он держал уже не прут, а клещи с длинными ручками.
«Вот черт…», — пронеслось в голове Левши.
Палач спешил. Поэтому сразу, как вошел, приблизился к Левше и краями шипцов сдавил кожу на его ноге. Почувствовав холод под коленом, Левша облизал сухие губы.
— Где тубус?
— А где вода?
Сначала Левше показалось, что ноги больше нет. Киргиз откусил ее своими шипцами. Холода он больше не чувствовал. Нога его тряслась в треморе, а лицо словно сдавило обручем паралича.
— Продолжаем? — спросил киргиз.
— Анекдот… — прошептал Левша.
— Что? — Палач даже присел, чтобы убедиться, что слух его не подвел. — Что ты сказал?
— Анекдот… — повторил Левша. — Про киргиза…
Палач резко встал и, оскалившись, замахнулся. Щипцы некоторое время висели над головой жертвы, а потом без удара опустились. Не думая и секунды, кривоногий мастер заплечных дел прицелился и вцепился краями щипцов в ту же ногу, но несколькими сантиметрами ниже.
— Где тубус?
— Русский и киргиз разговаривают…
Боль снова обожгла. Левше хотелось закричать в голос, чтобы ослабить ее, но душившая его злоба к палачу оказалась сильнее.
— Русский спрашивает: «Алтынбек, ты зачем такой черный?»..
— Где тубус, сволочь?!
— Киргиз отвечает: «Когда я должен был родиться, моя мама увидела негра, подумала, что это обезьяна, испугалась и убежала…»
Подскочив к Левше, палач ткнул шипцы ему в подбородок и надавил. Голова Левши наклонилась назад, но он успел запомнить, как на уголках губ его мучителя закипает пена.
— А русский и говорит: «Алтынбек, мне кажется, что, когда твоя мама убегала от той обезьяны, та обезьяна ее все-таки догнала»…
— Вырву!.. — захватив горло щипцами, человек Гламура сдавил ручки. — Вырву кадык, сволочь!..
— Рви, — прохрипел Левша и, поняв, что хватка ослабевает, прокашлялся сквозь смех. — Рви, козел!.. Что, слабо мне кадык вырвать? Щиплешься только, как шлюха!
По комнате прокатилось эхо грохота. Это ударили о пол брошенные киргизом щипцы. Схватив Левшу за волосы, он стал мотать его головой, словно собирался открутить.
— Где тубус, сволочь?! Где тубус, сволочь?!
Левша уже догадался, за что ценит Гламур этого человека. За психоз и жестокость. Идеальные качества для палача, когда требуется развязать чей-то язык.
— А где вода?
— Думаешь, ты круче? — закрыв глаза и барабаня себя в грудь кулаками, как Тарзан, закричал киргиз. — Думаешь, ты круче?! Ты кто?! — Схватив Левшу за волосы, он ткнулся лбом в его лоб. — Ты — тело! Кусок мяса!.. И я вырву у тебя правду, вырву!..
Левша сплюнул на пол.
И тут же получил хлесткий удар по лицу.
И снова сплюнул.
И снова получил.
Пожевав уже непослушными губами, он с трудом, но все-таки выплюнул сгусток. Хотел — в киргиза, но получилось — себе под ноги.
Палач, смахнув с лица кровавый крап, снова взялся за щипцы.
— Я больше не буду щипаться, — пообещал. — Клянусь Аллахом. Теперь я каждый раз буду отрывать от тебя по куску твоего вонючего, грязного мяса… Где тубус?
И он наложил щипцы на кровоточащую рану Левши…
Глава третья
Без Макарова и Левши авианосец опустел. Человек со шрамом продолжал лежать без сознания в бывшей общей каюте. Его друг почти круглосуточно сидел рядом, о чем-то говоря и даже споря. Он словно выпал из событий, касающихся всех. Нидо был жив, но тоже находился без чувств. Из мужчин оставались на разрушенном корабле только Донован, Франческо и один из тех, кого привел к месту стоянки на берегу Левша, — его звали Том. Оставшиеся — молодой немец и англичанин — на роль деятельных мужчин не претендовали. И как организаторы упомянутые были несостоятельны, а мужские роли их сводились лишь к тому, чтобы наловить рыбы или подстрелить в лесу несколько птиц для обеда. Почти сутки люди не могли организоваться в более-менее сплоченный коллектив. С уходом Макарова и Левши жизнь на корабле словно остановилась.
— Послушайте, — смущенно, будто его просили заняться неприличным делом, бормотал Донован. — Я врач… Я не знаю, как достать мяса и соорудить навес от дождя. — В конце каждой речи он извинялся примерно таким образом: — Когда бы знать мне раньше, что однажды придется временно исполнять должность босса, я бы не за Мэри Сандерс на слете бойскаутов ухлестывал, а учился разводить огонь…
Вожжи управления взяла в свои руки, незаметно для себя и остальных, Катя.
Вечером того дня, когда ушли Макаров, Левша и Гламур, она сидела в углу новой «каюты» и тряслась от холода. На улице стояла жара, которая не исчезла с наступлением сумерек, а она, поджав под себя ноги, пыталась обхватить свое тело руками и побороть озноб. Встреча с незнакомцами на равнине тревожила ее. Она впервые увидела людей на Острове, людей, которые не входили в число пассажиров «Кассандры». И даже не сам факт присутствия незнакомцев потряс ее, а их ледяное спокойствие, их чувство хозяев и совершенная жестокость. Значит, они знали, что на Острове есть пассажиры исчезнувшего судна. Они наблюдали за ними. И ничего не сделали, чтобы помочь. Умирал страшной смертью Адриано, исчезали люди, голод сводил с ума непривычных к диким условиям жизни нечаянных путешественников, а эти, во главе со странным человеком по имени Дебуа, оставались в роли равнодушных наблюдателей. Они словно поджидали, когда умрет Гоша и покинут стоянку мужчины, могущие дать им отпор.