Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
– Он ранен, – сказал кто-то кому-то.
Пронзившая плечо боль.
Чей-то вскрик.
Страшно? Это – страшно?!
Левша почувствовал непреодолимое желание расхохотаться над этим «страшно». Да вы не знаете, что такое «страшно». И он расхохотался.
Он посмотрел на Донована, с любопытством археолога рассматривающего брошенный Левшой на песок предмет. Все, ошеломленные, глядели на это.
– Это челюсть, – заключил Донован. – Человеческая челюсть.
– Может, обезьянья? – строптиво засомневался Борис. – Здесь много обезьян, я видел. Правда, Николай? – спросил он у своего приятеля, расположившегося рядом с Ритой.
– Может, – сказал Донован. – Но тогда они в совершенстве овладели стоматологией и монтируют друг другу фарфоровые протезы.
– О, да! – с готовностью вызвался помочь молодой, стильно одетый человек, тот самый, кто был отмечен Макаровым как частый ходок в джунгли. Легкий, почти невесомый костюм из отливающего серебром материала, широкополая, почти невидимая – до того легкая – шляпа, сандалии, – все это стоило немалых де-нег, по мнению Макарова. В ухе молодого человека •Фасовалась сережка-гвоздик. – Как стоматолог в сво-ем далеком прошлом, я могу вам сказать, что местные обезьяны-стоматологи срубают немало деньжат на сво-их беззубых сородичах. Нижняя челюсть… – он нацепил на переносицу вынутые откуда-то очки и рассмотрел. – Нижняя челюсть обошлась гамадрилу в три с половиной – четыре тысячи долларов. Полагаю, что верхняя вышла чуть дороже.
И в этот момент позади Левши раздался хруст.
Он слишком хорошо помнил этот звук, чтобы отреагировать на него иначе. Судорожно зажав трость в руке, он вскочил на ноги.
Толпа перед ним мгновенно рассеялась.
– Пресвятая Богородица… – прошептал кто-то неподалеку от Макарова.
Сам Макаров почувствовал озноб.
На освещенном костром пространстве, в двадцати метрах от них со стороны джунглей, стоял Франческо. Его била мелкая дрожь, в одной руке он держал кейс, в другой крест. Он держал его, словно собирался святить дорогу перед собой. Было очевидно, что он поднял его не сейчас, давно…
Свет заменившей солнце луны был ли тому виной – но лицо итальянца было белым как молоко и прозрачным. Глаза не слушались Франческо – он хотел смотреть на людей, но не мог. Поэтому лихорадочно чертил взглядом фигуры, которые не имели ни начала, ни конца.
Наконец он сделал два неуверенных шага вперед и тихо сказал:
– Адриано…
Макаров подошел к нему и вынул из-за пояса его брюк пистолет.
– Адриано, – беспомощно повторил Франческо.
ГЛАВА XI
– Присмотрите за детьми и женщинами! – крикнул Макаров, обращаясь к человеку со шрамом, – черт, как его там, – наклоняясь и выхватывая из костра толстую, пылающую жаром палку.
Бросившись к костру, схватили импровизированные факелы доктор и малый в забавной широкополой шляпе.
– Они уже ушли… – прошептал Питер, поворачивая голову в сторону филиппинца.
И никто из людей не заметил, как филиппинец, крепко сомкнув челюсти и прищурив взгляд, вот уже несколько минут кряду смотрит на Питера.
Их взгляды встретились, и филиппинец что-то зашептал. И когда факелы ушедших в джунгли мужчин почти перестали быть видны, поднялся и приблизился к Питеру.
– Ты видишь это, да?
Не дождавшись ответа, он улыбнулся и сел на песок рядом с мальчиком.
– Ты видишь.
– Что он видит? – не выдержал Борис. – Зачем ты, дурак, привязался к ребенку? К тому же он не понимает тебя, он русский.
–
Они
уже ушли? – не обращая внимания на человека со шрамом, спросил филиппинец Питера.
И лениво поднял голову, когда черное небо над островом прострелила золотым мазком комета.
– Отстань от ребенка!
– Пока есть свет, мы в безопасности, – и Питер Кивнул.
– Питер, скажи, почему погнулось кольцо?
Все, кто был на пляже, тотчас развернулись в сторону океана. Там продолжал сидеть на песке Левша, и плечо его горело тремя длинными, сочащимися кровью полосами.
– Он ударил ее, – ответил Питер.
– Но почему это так важно для нас?… – морщась от боли и пытаясь подняться, спросил Левша.
– Я… пока не знаю…
– Эй, что здесь происходит?! – рявкнул Борис, но тут же потерял к этому интерес, потому что лежащая на песке беременная красавица открыла глаза.
– Господи, кто-нибудь выкинул эту челюсть? – пробормотала она, хватаясь за руку склонившегося над нею ее опекуна.
– Ее больше нет, – успокоил ее Николай.
– И меня ничто больше не напугает?
– Ничто, – заверил он.
В джунглях раздался страшный человеческий крик. Он разорвал тишину леса, и сотни сонных попугаев, глухо вскрикивая и треща крыльями, взмыли над кронами деревьев.
Узнав голос, Левша осмотрелся. Франческо здесь не было.
Итальянец ушел вслед за Макаровым и доктором.
Небо над островом снова прочертила падающая звезда.
Это было настолько же красиво, насколько
страшно.
Очень щедрый и насыщенный мазок – словно вошедший в раж Ван Гог мазнул кистью по небу,
истратив
весь запас хрома номер один. Мазок лизнул джунгли, пронизывая их насквозь ярким, слепящим светом.
И снова наступила темнота.
– Кто-нибудь видел что-то… подобное? – послышался голос незадачливого мужа той, что стояла и завороженным взглядом смотрела в небо. Сунув руку в карман, Сергей вынул телефон. Набрал на нем номер и прижал к уху. Потом снова спрятал телефон в карман.
– Господи, когда закончится эта ночь… – сказала Дженни, выбирая из кучи наваленного хвороста несколько веток, чтобы бросить их в костер.
– Нет! – крикнул Питер, показывая ей рукой, чтобы она оставила эту затею.
Дженни вопросительно посмотрела на человека со шрамом – русского, – который смог бы объяснить поведение мальчика.
– Почему ты остановил ее? – спросил он, обращаясь к Питеру.
– Потому что дрова только в лесу.
– И что в этом необыкновенного? Дрова всегда были в лесу!