Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
«Ты потерпи, Берта, – шептала она кукле, – дождь скоро закончится. Дождь всегда заканчивается. Нужно просто немножко подождать. Все бывает… Все бывает…»
Не успев оценить убогости открывающегося перед ним пространства, прямо из леса вышел, закрывая лицо от хлещущих наискось струй, мужчина. Постояв несколько мгновений и присмотревшись, он двинулся вперед, обозначив конечной точкой своего маршрута брошенный, покосившийся, с обвалившейся крышей полустанок. И так бы и шел он до самого крыльца, но, не пройдя и четверти пути, вдруг замедлил шаг. И вскоре вовсе остановился, пытаясь осмыслить увиденное и хоть как-то сориентироваться. Прямо перед ним, на блестящей черной шпале, облитая холодными струями дождя, но не солеными слезами, сидела маленькая, лет девяти, девочка в розовом платьице.
«Кто ты?» – глухо прокашлявшись, спросил он, мужчина лет тридцати, с короткой бородой и шрамом через все лицо.
«Я девочка», – ответила она, изо всех сил пытаясь соответствовать представлению незнакомца о логике ответов на заданные вопросы.
«Какого дьявола делает девочка здесь в эту пору?»
«Мужчине не пристало так разговаривать с детьми», – стуча зубами и трясясь как в лихорадке, едва слышно проговорила она. Мужчина ее пугал, черты его лица были резки и грубы, в руке он держал сочащуюся кровью лохматую козью ногу, но девочке казалось, что разве только разверзшиеся небеса могли сейчас напугать ее больше молний, полыхавших в них.
«Где твой отец?» – спросил он, вытирая мокрое лицо мокрой шляпой.
Она сказала, что отца у нее нет, ибо прошлой осенью во время охоты он погиб, пытаясь одолеть медведя, что же касается матери, то мужчина, если в силу своего воспитания не привык верить детям на слово, может перешагнуть через рельсы. И тогда, вставши над могилой, осенит себя догадкой, и станет понятно, потому девочка здесь сидит, что не знает, куда ей идти. Подумав, она добавила, что они с Бертой проголодались, и неплохо было бы им выпить чего-нибудь горячего, например, чаю.
Кое-как обустроив жилище, Генри Уокен, беглый каторжник, зажарит козью ногу, выпьет вина, плотно поужинает, выйдет на улицу, чтобы покурить и, насколько хватит взгляда, внимательно осмотреть прилегающие к полустанку окрестности. Потом вернется и надругается над Дженни МакНаман.
Ее найдет деревенский учитель Уоррен Дикси, отправившийся вслед за священником, который по просьбе одной из прихожанок ушел разыскивать сорвавшуюся с веревки и сбежавшую в лес от грозы козу. Труп священника с перерезанным горлом Дикси найдет у самой опушки рядом с убитой козой. Оглушенный всем этим, он даже не удивится, когда в здании брошенного полустанка обнаружит находящуюся далеко от собственного сознания девочку. Он принесет ее на руках в деревню, и через четверть часа все считающие себя мужчинами выйдут на поиски мерзавца. Мертвецки пьяный Генри Уокен тем не менее улизнет от погони и лишь спустя долгих одиннадцать лет закончит свою жизнь за страшные преступления – убийство двух женщин в придорожной гостинице и священника в лесу. Долгих шесть месяцев загнанный зверь будет скрываться от полиции и гвардии в лесах, питаясь кореньями и ягодами, и еще десять лет скрываться в лесах близ Луисвилла, промышляя кражами скота и домашней утвари. Но второго апреля 1988 года Генри Уокена схватят и по приговору суда штата зажарят на электрическом стуле на глазах жителей Луисвилла. И в приговоре том ни слова не будет сказано о надругательстве над ребенком, поскольку жители соседней с Луисвиллом деревни, принимавшие участие в охоте на нелюдя, дадут друг другу слово никогда, хотя бы и под страхом смерти, не выдавать правды о несчастье девочки.
Обретя покой, повзрослевшая Дженни заодно и обретет славу первой деревенской красавицы. Но не мужчины ее будут интересовать, а то, что трепещет
внутри
ее и тревожит, трогая сердце. Сочиняя стихи и записы-вая их в старую толстую тетрадь в коленкоровом переплете, с которой она, как и с цветными карандашами, никогда не расставалась, Дженни сутки напролет будет проводить вдалеке от деревни и сухим взглядом, полным безбрежной и безутешной тоски, – взглядом, ищущим что-то потерянное, знакомое, но забытое, – смотреть с холма на равнину. В мае 1990 года к ней посватается молодой человек, и она скорее от желания поскорее покончить с одиночеством, чем по любви, отдаст ему свою руку. И горько будет плакать в 1999-м, когда муж ее, композитор и певец ее стихов, погибнет в
нелепой автокатастрофе…
*
По-детски глотая сонную слюну, парень резко вскинулся, и шляпа слетела с его лица.
– Что, уже три? – бессмысленно поинтересовался он у Николая, который стоял перед ним и ждал, пока сменщик окончательно овладеет ситуацией.
– Пять минут четвертого, дружище, – по-русски ответил тот. – Ты украл у меня часть сна.
– Надеюсь, это не подорвет твое здоровье.
Сходив к океану и умывшись, пробыв там, по мнению очнувшейся от сна Дженни больше, чем необходимо для ополаскивания заспанного лица, парень в шляпе вернулся к костру. Вполне возможно, его мучил насморк. Глаза его слезились, и он постоянно теребил пальцами свой нос, запрокидывая голову и тряся ею.
– Ч-черт… – услышала она его удовлетворенный и несдержанный возглас.
Несколько раз он вставал и подходил к обглоданной океаном палке, на которой висели часы Макарова. Несколько раз, помня о совете экономить запасы топлива, выбирал из нищающей на глазах свалки хвороста сучья потоньше и укладывал в костер. И, наконец, дождался минуты, когда можно было снова заснуть.
Смена поста произошла бесшумно, хотя по своим часам Дженни видела, что Сергей, чья жена все время пребывала в прострации, был разбужен на пять минут раньше. Оставалось ждать. Напрасно Дженни переоценила его силы. Они покинули нервного и незадачливого мужа через четверть часа.
И когда тот закрыл глаза, уронив голову на плечо спящему Питеру, Дженни оперлась рукой, чтобы встать, но вдруг произошло событие, назвать удивительным которое было нельзя, но обстоятельства, при которых оно произошло, оказались для Дженни неожиданными.
Жена заснувшего часового бесшумно поднялась с песка, выбрала из костра толстый сук и направилась в джунгли…
Ошеломленная Дженни сделала еще одну попытку подняться, но ей снова пришлось замереть, потому что далее стало происходить и вовсе нечто странное. Еще секунду назад крепко спящий, как казалось Дженни, мужчина со шрамом сел и скользнул взглядом по кругу лежащих людей. А потом, вынув из костра еще одну горящую палку, двинулся следом за женщиной…
– Что здесь, черт возьми, происходит? – прошептала Дженни, совершенно позабыв о том, что уже половину ночи вынашивает план по совершению действий, ничем не отличающихся от тех, что только что произошли на ее глазах. Чтобы не устраивать в джунглях процессии, она решила выждать, а пока опустила голову на плечо безмятежно спящего парня в широкополой шляпе. А несколько минут спустя она бесшумно двинулась за этими двумя.
ГЛАВА XIII
Маша хорошо помнила направление, где была могила и откуда вели чуть живого от потрясения Франческо. Джунгли, которые казались ей странными, представлялись бочкой с порохом, которая, однако, пока не взрывалась, встретили ее молчаливой прохладцей. Ни звука, ни шороха. Она шла и слышала лишь биение своего сердца.
Могилу она нашла сразу. Вернее, она не искала, а просто наткнулась на нее, углубившись в лес шагов на пятьдесят. Посреди лужайки возвышался скромный, овальной формы холмик, в середину которого был воткнут самодельный крест.
Она обошла могилу, вглядываясь, насколько позволял сделать это свет горящего сука, в каждую травинку.
Вернулась и встала лицом к могиле и спиной к океану. Конечно, впечатляет. Могила с кривым крестом, освещаемая неровным огнем. Но впечатляет, а не шокирует, как пытался представить состояние Франческо Доктор Донован! Если Франческо едва не потерял рассудок, увидев благочестивую могилу Адриано, почему бы ему было не спятить чуть раньше, когда для того были более существенные основания, например, когда Адриано представлял собой начавший покрываться сиреневыми пятнами труп?