Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
– Я думаю, они рассуждают вдумчивей некоторых из нас.
Она поднялась, растерла плечи.
– Не обращай на меня внимания. Иди и не оглядывайся.
– Я пойду быстро, Катя.
– Я сказала – не обращай внимания.
Он пожал плечами…
Перед ним были джунгли. Он сделал шаг вперед и, не останавливаясь ни на мгновение, врезался в них, как в страшный сон… Нож – не мачете, конечно, но он даже не заметил, как прорубился сквозь высокие заросли бамбука и оказался на небольшой, почти крошечной поляне…
– Час туда, час обратно… – прошептали его бескровные губы. – Когда мы вернемся, наши уже примут гостей…
Едва успев утвердиться в этой мысли, он почувствовал слева от себя движение.
– Ч-черт… – вырвалось у него, и он сделал шаг назад, чтобы почувствовать Катю.
Рыкнув, огромная пантера недовольно повернула морду к чужаку и оскалилась…
Левша, словно сомнамбула, смотрел на эти блестящие, с оттенками красного пятна на черной шкуре, на окровавленную до самых прищуренных глаз морду… на сочащуюся кровью пасть, и ноги его из сильных превратились в непослушные…
Почувствовав слабость врага, зверь развернулся, как змея. Левша видел, как мышцы шеи его и лап напряглись, словно на спину пантере возложили тяжелый мешок.
– Старый знакомый… Тебя тут только не хватало…
Кошка перестала дышать, напрягшись…
– Левша… – Катя – тихо, отчаянно…
Придя в себя от предчувствия смерти, Левша вспомнил, что вооружен.
Толкнув женщину за спину, подальше, он перехватил оружие лезвием к себе. Они пошли кругом… Ощетинившаяся, гигантских размеров кошка и человек… Каждый из них хотел жить дальше. Человека вел страх, пантеру – злоба. Она ненавидела людей. С того самого момента, как впервые в жизни познакомилась с одним из них несколько лун назад. С тем, кого видела перед собой сейчас.
А еще пантера не хотела оставлять врагу мясо. Его было много. Зверь был уже почти сыт, но отдавать половину жалкой двулапой гадине казалось ему нелепостью.
Левша ловил взглядом каждое движение кошки, в то же время пытался понять, что находится в центре круга их вращения. Между ними лежала смерть, и он, приглядевшись, чуть дрогнул рукой… Один из Них лежал животом вверх, но живота как такового не было… Отсутствовало лицо, мышцы на шее, ногах и руках. С этого тела было отнято все, что можно было проглотить без труда. Вокруг пахло, как в мясной лавке…
– Проклятая кошка! Ненавижу кошек!.. – взревел Левша и бросился навстречу собственной смерти…
*
Едва удерживаясь на ногах от усталости, Левша дотянулся окровавленной рукой до Кати и схватил ее за запястье.
Под ним, суча лапами в агонии, подыхал огромный черный зверь. Перерезанное горло его свистело воздухом, из распоротого живота, дрожа, вываливались сизые внутренности…
Левша первые секунды не мог говорить. Его располосованная когтями спина и плечи бугрились кровью, сердце колотилось в бешеном ритме.
– Левша…
Катя плакала.
Он поднял руку, давая понять, что с ним все в порядке.
– Мы идем дальше, девочка… Мне нужно место, где мы отдыхали в последний раз. И мы дойдем, что бы ни случилось.
Опершись на ее плечо, он пошел в глубь острова. Дойдя до кромки леса, поднял голову. Над его головой хищно сверкнула тонкая проволока. Он мгновение подумал, но потом стиснул зубы и вошел в джунгли.
Через час, валясь от усталости, он нашел то место, где мимо него, так и не укротив собственную гордыню, прошел Артур. Став на колени, Левша раздвинул траву руками. Вот след. Вот крошево от черепка.
Улегшись на живот, он, стирая сочащуюся из брови кровь, приблизил лицо к земле и стал искать то, зачем пришел. Через минуту он вынимал из земли, выцарапав его ногтями, обломок глиняного черепка. На нем тоже был значок. Но, в отличие от большой пластины, там был вырезан только один. Он приложил обломок к тому, что показывал Патрисии. Пластина превратилась в целое. Лишь выщербленный шов напоминал о том, что она сломана.
– Что это? – спросила, присев, Катя.
– На берегу узнаем.
Она ничего не поняла. Помогла ему встать, и они отправились в обратный путь.
Один осколок Левша спрятал в левый карман брюк, другой – в правый. Левой рукой он держался за Катю. Правой сжимал нож. И убил бы Левша любого, кому вздумалось бы отнять хоть что-то из этого.
Они возвращались…
Глава девятая
Париж…
На бульваре Сен-Жермен, около собора Сен-Жермен-де-Пре находятся парижские кафе, которые в разные годы посещали известные писатели, художники, артисты, словом, все, кого принято называть богемой и элитой. Два наиболее известных – «Флора» и «Две образины». Он мог бы оказаться во «Флоре», и это выглядело бы настолько же неестественно, как если бы он оказался в «Двух образинах». Но до «Флоры» он не дошел.
Есть не хотел, пить – да, выпил бы, хотя от жажды себя этим вряд ли бы спас, поскольку от нее не умирал. Впервые оказавшись в этом кафе с тоскующим барменом и сияющими хрусталем стеклами, он отдал дань моде сидеть в тишине и тянуть коньяк в ожидании чуда.
В воздухе чуть парило, уже не по-летнему лениво и вальяжно – по-сентябрьски промозгло и сосредоточенно. Собирался дождь. Подозревая, что окажется без зонта под открытым небом, он и вошел в это кафе. Над головой тренькнул колокольчик, и душа его тут же облилась раздражением. Чтобы смыть его, Левша заставил себя поверить, что жажда, как и ненастье, на подходе. Примостившись у окна, дабы перезвон протираемых барменом стаканов раздражал не так сильно, он попросил апельсинового сока.
Двадцать часов до поезда. С этим нужно было что-то делать.
Ничего необычного в его внешности – внешности второго, если он не ошибся, за день посетителя – бармен не нашел. Лицо гостя не было примечательно. Хотя и в толпе он бы не потерялся. Средней длины, чуть выше плеч, волосы аккуратно уложены назад, дорогой костюм, уверенный, но не радушный взгляд. Все это указывало на него как на человека, с которым не хочется разговаривать.
Сейчас не был час встреч и разговоров. Пока гость рассматривал принесенный напиток, бармен снова принялся скрипеть полотенцем в стаканах.