Остров
Шрифт:
Раздался дружный смех. Эллен перевела рассказ своему супругу.
– А каков был из себя солдат? – поинтересовалась Лаура.
– Неужели ты думаешь, детка, я успела разглядеть?
– А я так всегда успеваю.
– Сравнила! Ведь ты свободна… А у меня есть муж, и я его очень люблю. Мы же любим друг друга, Мигелито?
– А мне хотелось бы знать, какого дьявола вы с Эллен вечером торчали на пляже? – сказал Рафаэль.
– У-у-у, какой умник… Гуляли, представь себе. Или ты считаешь, что две женщины не могут
Валтасар с шутовским видом ударил ложкой по столу.
– Все это кажется мне очень подозрительным… А не столковались ли вы с ним заранее?
Хозяин закусочной принес чанкетес, и, пока супруг Эллен угощал нас, Лаура сплетничала о собравшихся, рассказав попутно о себе. Она была когда-то замужем за агентом по продаже недвижимости, но их союз не продлился и двух месяцев: «Этот бестия хотел приучить меня ложиться спать в десять часов вечера. Несколько недель я терпела, а потом сказала ему: «Подожди, я схожу позвонить». Наверное, он до сих пор ждет».
Женщина с пепельными волосами действительно оказалась Долорес Велес. Я видела ее пятнадцать лет назад, когда она играла в «Покинутой» и в «Веере леди Уиндермиер», и критика считала ее наиболее одаренной преемницей Ксиргу. Я не нашла в ней никакой перемены. Только разве крашеные волосы и выражение усталости в очертании губ. Я сказала Лауре, что восхищена Долорес, но та сделала вид, что не поняла меня.
– Да, когда-то она была хорошей актрисой… Но сейчас почти не выступает. У нее плохие отношения с Романом, ее мужем, и она уже не та…
Она рассказала, что Роман – врач, работает в Мадриде, и, если Долорес не выезжает на гастроли, они всегда проводят лето в Торремолиносе.
– Он изумителен… Один из тех мотов, что способны спустить за ночь десять тысяч песет. Я вас потом познакомлю. Вон он, напротив, курит гаванскую сигару…
Взглянув в сторону, куда указывала Лаура, я увидела спортивного типа мужчину, загорелого, с почти лысым черепом, более похожего на уже несколько потрепанного сердцееда и краснобая, чем на врача. Наши глаза встретились, и он перевел взгляд на Лауру, потом послал ей воздушный поцелуй.
– Он гениален, – прошептала Лаура. – А Долорес я терпеть не могу.
Я же, напротив, горела желанием познакомиться с ней, но в течение почти получаса была вынуждена беседовать с торговцем пушниной, большим почитателем статей Рафаэля. Он подошел ко мне представиться как человек, у которого со мной много общих знакомых. «По-моему, только в таком городе, как Париж, можно жить полной жизнью, как вы считаете? Прошлой весной я несколько дней гостил там, а когда вернулся, Мадрид показался мне деревней. Большой, но все же деревней».
Желая охладить его, я сказала, что мне Париж не нравится, но мне это не удалось.
– В такой столице, как Париж, каждый развитой человек может найти развлечение по вкусу, – сказал он. – Кино, например…
– Я никогда не хожу в кино.
– Или чтение…
– Я и не читаю.
– Беседы с друзьями…
Я сказала, что лучше чувствую себя в одиночестве.
– Вижу, что вы похожи на меня. Посидеть дома, послушать пластинки…
– У меня нет пластинок.
Он туповато воззрился на меня.
– Вы помогаете мужу?
– Нет.
– Чем же вы занимаетесь?
– Сплю.
Я говорила совершенно серьезно и воспользовалась его растерянностью, чтобы смыться. Клаудия, сказала я себе, ты была бесподобна. На другом конце стола засмеялась Долорес, и я подошла к группе, окружавшей ее. Какой-то юнец щелкнул зажигалкой, чтобы дать ей прикурить, и я услышала ее низкий голос: «Постарайтесь не спалить мне ресницы, хорошо?» Мне показалось, что я снова вижу Долорес на сцене в пьесе Бенавенте или Уайльда, и сердце мое замерло. Рафаэль поспешил представить нас:
– Долорес. Моя жена.
Я протянула ей руку, но она, словно не заметив ее, обняла меня за талию.
– Твой муж много рассказывал про тебя, – сказала она. – Не хочешь присесть?
Ее выгнутые дугой брови четко выделялись над светлыми глазами. Несмотря на складки у рта, Долорес показалась мне невероятно красивой.
Она спросила меня, надолго ли я приехала в Торремолинос, и я сказала, что это зависит от Рафаэля.
– Газета направила в Париж другого корреспондента. Мы еще не знаем, куда теперь пошлют Рафаэля.
Долорес молча курила, потом пригубила шампанское.
– Эллен прекрасная женщина, – проговорила она. – Искренняя, умная, откровенная… Мне бы хотелось, чтобы ты побеседовала с ней.
– Похоже, что ее муж – несчастный малый.
– Каждый муж – несчастный малый. Идея этого ужина – насмешка над ним. Эллен его презирает.
Пока мы беседовали, ее лицо смягчилось. Потом она показала на Романа:
– Вон тот павиан – мой. Не поверишь, но я была влюблена в него. Я ревновала, когда он изменял мне с какой-нибудь девкой… Вскрывала его письма, подслушивала телефонные разговоры. Пока однажды не сказала себе: «Долорес, ты совершенная дура. Тебе скоро стукнет сорок, а ведешь ты себя как девочка». В один день я разлюбила его. Теперь его очередь страдать…
Рафаэль рассказывал новый антиправительственный анекдот, и почти все придвинулись к нему. Любовники Эллен метали бисер перед ее мужем. Словно догадавшись, что речь идет о нем, Роман подошел к нам и сел рядом.
– Обворожительная Клаудия, – сказал он, целуя мне руку.
Он был похож на озорного, избалованного мальчика и улыбался, уверенный в собственной неотразимости, жеманно, как мужчина, привыкший к успеху у уличных женщин.
– Я не знаю, что тебе рассказывала про меня Долорес, но ты все равно ее не слушай. Я трудолюбивый, опытный врач и почтенный глава семьи…