Остров
Шрифт:
— Да нет, присказка просто.
— Нет, я хорошо знаю по-русски, вы сказали ругательство. Повторяйте.
— Гражданин офицер, разве ж я мог вас обругать…
— Не надо бояться. Если вы сказали ругательство, я не буду вас казнить.
Офицер достал из кармана блокнот и карандаш, собрался записывать.
— Повторить.
Тихон набрал полные легкие воздуха и выпалил:
— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты.
— «…лапти гнуты», — повторил офицер за Тихоном, занося в блокнот русскую фразу, — Sehr gut (Очень хорошо), — добавил он по-немецки.
— Как вас называют? — продолжал допрос немецкий офицер.
— Тихон.
— Красивое имя — Тихон, — обрадовался офицер, — что оно обозначает?
— Не знаю, — замялся шкипер. — Ну, знаете, Тихон с того света спихан, — улыбнулся шкипер, стараясь подыграть добродушному настроению немца.
— О! «С того света спихан» — blendend (блестяще)! — радостно заговорил немецкий офицер, записывая что-то в свой блокнот.
— Еще много ругательства знаете? — не отставал от шкипера немец.
— Знаю, — с рвением хорошего ученика ответил шкипер.
— Говорите ругательства? — попросил немецкий офицер и приготовился записывать.
Но тут Тихон увидел, как немецкий матрос, вооруженный автоматом, открыл его планшет, извлек из него карту и спрятал ее за пазуху, потом достал две фотографии и принялся рассматривать их. На одной из них был изображен совсем еще юный Тихон в форме морского училища рядом с отцом и матерью. На другой фотографии так же был изображен Тихон, но в косоворотке и пиджаке, с женщиной, которая держит на руках младенца. Видимо это была жена Тихона. Посмотрев фотографии, немецкий матрос с равнодушным видом, выкинул их за борт. Потом он достал из сумки несколько писем-треугольников и так же швырнул их в море. По-видимому, немцу стало скучно рыться в вещах Тихона, и он просто-напросто перевернул планшет и вытряхнул все, что было внутри, за борт. Большая часть содержимого планшета представляла собой письма, получаемыми Тихоном из дома. Тут же первоначальная доброжелательность Тихона куда-то улетучилась, и в голосе появилась неприязнь к непрошенным гостям.
— Ах ты сволочь, ах ты сука немецкая, мать твою. Ах ты блядина! Ах ты мразь! Тварь басурманская, гнида, грязь из-под ногтей…
Немец, собравшийся было записывать, вдруг опустил блокнот и мрачно посмотрел на Тихона.
— …Все равно кровью своей умоетесь, всех вас перевешаем, и сами будем пиво ваше хлебать и колбасу жрать… — не унимался Тихон.
— Куда вы плыли? — спросил немец по-русски.
— Говно по трубам плавает, а мы ходим, ясно тебе? — не унимался Тихон.
— Все это есть банально, — мрачно сказал офицер по-русски, убирая блокнот и ручку в карман, — эту поговорку мне сказали еще до войны. Вы говорите банальность. Банальному человеку не надо жить на свете, тем более, когда он русский. Leg es weg (Убрать), — приказал офицер по-немецки светловолосому матросу.
Тот с готовностью передернул затвор своего автомата и направил его на шкипера.
— Nur ohne schlamm (Только без грязи), — приказал офицер по-немецки.
Солдат подхватил Тихона за руку и потащил к борту. Поставив шкипера к борту, он поднял автомат, собираясь выполнить приказ.
— Спаси и сохрани Пресвятая Богородица… — затараторил Тихон, — помилуй меня грешника…
Прогремел одиночный выстрел, но вместо Тихона на палубу почему-то рухнул светловолосый немец и забился в конвульсиях. Его всего трясло как в лихорадке, в глазах появился испуг и тоска. На секунду все замерли, в ужасе наблюдая за конвульсиями умирающего матроса. Но почти сразу же прогремел второй выстрел, он оказался не столь точным, как первый. Пуля разбила стекло рубки рядом с головой немецкого офицера. Офицер, и второй немецкий солдат упали на палубу и затаились. Простившийся было с жизнью Тихон, сначала вообще не очень понял, что произошло, а потом, когда за его спиной, с борта немецкого сторожевого катера послышался равномерный треск крупнокалиберного пулемета, обстреливающего баржу, он посчитал благоразумным залечь на палубу возле борта, где и стоял.
Пулеметные очереди прошили уголь, наваленный на палубе баржи. Кое-где уголь вспыхивал зелено-красным пламенем и несколько секунд горел, подожженный трассирующими пулями. Когда пулемет замолк, наступила тишина, было только слышно, как бьются волны о борт буксира. С баржи больше не стреляли. Офицер подполз к неподвижно лежащему на палубе светловолосому матросу, коснулся его шеи пальцами руки, пытаясь нащупать пульс. Но матрос был мертв. Тогда офицер забрал у него автомат и посмотрел на Тихона, все так же неподвижно лежащего у борта. Тихон в тревожном ожидании наблюдал за действиями немецкого офицера.
— Сколько там их всего? — спросил немец по-русски.
Тихон, пожал плечами. Офицер поднял автомат и направил на Тихона. Тихон зажмурился, ожидая выстрела. Но вместо выстрела услышал повелительный голос немецкого офицера:
— Вставать! Вставать быстро!?
Тихон открыл глаза и непонимающе посмотрел на немца.
— Вставать, вставать, — продолжал требовать офицер.
Тихон медленно поднялся.
— А теперь идти.
— Куда? — не понял Тихон.
Немец жестом указал в направлении баржи. Тихон стоял неподвижно.
— Быстро, — настаивал немец.
Тихон вздохнул.
— Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты, — произнес он и перекрестился.
Шкипер медленно пошел по буксиру по направлению к барже. Следом, пригибаясь и прячась за Тихоном, мелкими перебежками двигался офицер, а за ним таким же манером шел уцелевший матрос, вооруженный автоматом. Планшет Тихона мешал ему, поэтому он швырнул его на палубу. Шкипер дошел до кормы буксира и остановился. Между кормой буксира и носом баржи было расстояние метр, два, не больше.
— Прыгать, — приказал немецкий офицер.
Тихон обернулся. Немец толкнул Тихона в спину автоматом, так, что тот чуть не упал за борт. Тихон вздохнул, пробормотал под нос что-то невнятное и прыгнул. Оказавшись на барже, он поскользнулся на рассыпанных по палубе угольных камешках и, неловко взмахнув руками, рухнул на живот.
— Вставать, — услышал он тут же приказ немецкого офицера.
Тихон приподнялся.
— Идти дальше, — требовал немец.
Тихон встал во весь рост и, осторожно ступая на уголь, медленно пошел к корме баржи. Немецкий офицер и матрос перепрыгнули с буксира на нос баржи, и тут же залегли, наблюдая за движением Тихона. Потом мелкими перебежками стали двигаться за ним. Уголь на палубе баржи был насыпан барханами, поэтому Тихону и идущим за ним следом немцам приходилось, то карабкаться по склону, то съезжать на спине вниз, барахтаясь в угольной пыли. На втором бархане немецкий матрос нашел винтовку, приклад ее был расщеплен пулеметной пулей и запачкан свежей кровью. Он показал свою находку офицеру. Тот, осмотрев ее, швырнул за борт.