Остров
Шрифт:
"Закрыватель островов", — пробормотал он. Теперь он так размышлял вслух: разговаривал сам с собой, а иногда с воображаемыми собеседниками, с покойными друзьями, с Аркадием. В последнее время иногда с удивлением ловил себя на том, что чему-то смеется, потом вспоминал, что мысленно беседовал с кем-то.
"Брожу, как алкаш, который надеется, что где-то нальют. Только мне на выпивку надеяться совсем не приходится. На закуску только иногда…" Он, не торопясь, — торопиться было некуда — спускался к берегу моря. Целыми днями он бродил по острову, когда находил что-то
"Иллюзия жизни, — пожаловался он воображаемому Аркадию. Тот не ответил. — Хотя положение уже не катастрофическое, а просто плохое. Но лучше не задумываться ни о чем, чего мне последние мозги корежить. Теперь осталось одно — максимально безболезненно дожить жизнь."
Жизнь затихала и сегодня, кажется, затихла совсем. Что-то шлепнулось невдалеке. Оказалось, что обезьяна спрыгнула с дерева и теперь неуклюже, будто отвыкнув ходить по земле, ковыляет в глубину леса.
Мамонт подумал, что давно не видел обезьян, они будто исчезли в начале всей этой пальбы. Будто сразу погибли или каким-то образом сбежали с острова. Эмигрировали.
"Ладно, иди. Хоть эта не выдаст… Я и сам веду образ жизни обезьяны. Теперь понятно почему такие как я на необитаемых островах дичают и сходят с ума. Ум при такой жизни не нужен. Одежда износится, останусь голый. Обезьяна в резиновых сапогах."
— Что одежа, людей сколько поизносилось, — упрекнул он сам себя, опять по приобретенной привычке вслух спорить сам с собой.
— Эволюционирую наоборот, — продолжил дальше. — Спускаюсь по эволюционной лестнице. Скоро и слово такое забуду.
— А что человек? Не более чем царь зверей. А то вообразили себе!..
— Это точно, а я, наверное, веду происхождение от грызунов. Защищаюсь, убегая и прячась.
Невдалеке хлопнул выстрел, потом еще один. Мамонт, достав свой огромный револьвер, двинулся вперед, через кусты.
"Видал, какой у меня револьвер здоровенный, — тихо объяснял он кому-то на ходу. — Охотничий револьвер. Такой должен иметь имя, как меч у Роланда. Я его почему-то Генри назвал… Вот хожу с ним, поедаю так называемых меньших братьев. Тех, кто еще сохранился."
Сквозь кусты он, наконец, увидел стрелявшего. Старый кореец в широких ситцевых подштанниках целился из тяжелой японской винтовки в гроздья кокосов на вершине морской пальмы.
Мамонт уж встречал его здесь, на острове, и натыкался на его жилище — подобие домика, как из кубиков, сложенного из зеленых патронных ящиков. Потом Мамонт то ли забыл о нем, то ли решил, что старик покинул землю мизантропов, и вот сейчас видел, что, оказывается, остался здесь не один.
"О, встреча с Пятницей."
Разожженный стариком костер густо и откровенно дымил, дым широко стлался между береговых зарослей. Мамонт миновал его, — горел, вывороченный где-то, пень, прямо на нем стояла жестяная банка с закипающим чаем.
"Еще один бомж лесной… Не попадет, — подумал он. — Красиво было бы сейчас выстрелить по этим кокосам отсюда, из кустов, чтоб все рухнули разом."
— "Тут из автомата надо", — сказал Мамонт, выходя на освещенный солнцем песок.
Его появление почему-то Пятницу не поразило. Не обращая внимания на пришельца, он молча целился. Наконец выстрелил, подавшись плечом от отдачи — ,кажется, опять безуспешно. Мамонт успел представить как в кроне пальмы сейчас затрещит, сорвется орех, потом другой, а дальше все они обрушатся лавиной. Но на вершине ничего не происходило. Пятница упорно продолжал стоять, подняв вверх винтовку и глядя сквозь прицел.
Только сейчас Мамонт вспомнил, что сегодня ночевал в кузове разбитого грузовика и, как потом оказалось, весь извозился в ржавчине. В ржавчине он был и сейчас, стоящий у берега и бессмысленно глядящий на белый кубик пристани, нелепый домик посреди воды. Уже без крыши, с пустыми проемами окон и дверей. Отсюда, от берега, к нему шел частокол черных свай.
Неподвижное соседство двух безмолвных мизантропов постепенно становилось все бессмысленнее.
"Ну, ты нелюдим, старик! Ладно, раз так серьезно занят…" Это можно было сказать и вслух, но похоже, этот Пятница не стал бы слушать его, даже если б способен был понимать. Мамонт вздрогнул от очередного, грохнувшего за спиной, выстрела.
Прощаться тоже было нелепо. Оглянувшись, он в последний раз посмотрел на дальний берег и почему-то подумал: "Знали бы, видели бы там меня сейчас… А может хорошо, что не видят? Вдруг я там сейчас герой? Вдруг даже в газетах пишут?"
Он даже представил заголовки этих газет: "Таинственное исчезновение." "Наш Тарзан".
"Скорее всего забыли давно."
На острове даже небольшие, отдельно стоящие, кипы кустов были густыми, непроницаемыми для глаз. Счастливая для Мамонта особенность.
"Ловец обезьян крадется ловко и незаметно."
Его остановила колючая проволока с подвешенными консервными банками. Прямо перед ним висел черный от ржавчины коровий колокольчик. Со стороны укреплений черных донесся неожиданный взрыв смеха. Там люди- опасность.
"У вас весело," — Мамонт зачем-то пролез сквозь проволоку, свернул к минному полю.
Мины после последних дождей повылезали из земли. Земля между ними осела и была размыта водой, они стали теперь заметными и неопасными, криво торчащими, кочками. Столбы с колючей проволокой тоже покосились, и проволока эта провисла. Мамонт подкрадывался к черным не в первый раз и уже протоптал тропинку по руслу какого-то немалого, исчезнувшего теперь, потока. Протоптал и накатал животом.
"Тянет его в общество себе подобных, даже таких. В извращенной какой-то форме", — он опять, уже бессознательно что ли, пробормотал это вслух.
Рядом с цементной стеной рос невысокий, но плотный фикус. Там же лежало огромное, непонятно зачем понадобившееся такое здесь, бревно. Мамонт лег между ними. Подсохшая земля оказалась покрытой сверху тонким пластом грязи, сразу прилипшей. Откуда-то монотонно раздавался тупой звук пилы. Из маленького узкого окошка в этой стене доносились невнятные голоса черных.