Остров
Шрифт:
— Смотри-ка, опять живой, — раздался вдруг за спиной знакомый голос. Рядом стоял и смотрел на него Пенелоп в новой, празднично блестящей, каске. — Мамонт? Ты как здесь?
— Только что у тебя хотел спросить, не успел.
За бамбуковыми зарослями он увидел вытоптанную площадку, в конце ее — приземистую круглую хижину — почти из одной массивной пальмовой крыши. — "Шапито. А вон и клоуны."- Там же, у потухающего костра, мизантропы окружили тоненький дым. По пути обнаружился еще и Козюльский, сидящий на корточках среди кур, и стирающий в луже сопревшие носки.
— А, Мамонт, — равнодушно приветствовал он. — А мы видели сверху, с КамнЯ, как ты внизу бегал.
— Да уж, побегал, — пробормотал Мамонт. — Покорячился, как краб.
В хижине, как оказалось, было темно. Под маленьким незастекленным окошком рядком сидели Демьяныч, Тамайа и какой-то лилово-картофельного цвета негр в американской форме.
"Та самая рожа из кустов, — узнал Мамонт. Тот чему-то улыбался, как и, сидящий рядом, Тамайа. — Два ухмыляющихся болвана."
— Вот и Мамонт, — встретил его Демьяныч. — Разве тебя не убили до сих пор?
— Нет пока, — принужденно отвечал тот. Мимолетно заметил, что здешняя мебель, столы и лавки, ему, кажется, знакомы. Даже ресторационный Мао цзе Дун висел здесь. Все это время взгляд притягивала гражданского вида кастрюля на столе — вроде бы тоже из хозяйства Наганы. — Откуда бледнолицый брат?
— И другой есть, еще белее. Растем. Наше главное богатство — люди… Это бугор наш, — повернулся Демьяныч к негру, выговаривая слова преувеличенно громко, будто так тот мог понять по-русски. — Как говориться, в Горках знал его любой, старики на сходки звали.
Негр чему-то кивнул, зачем-то встал. Оказалось, что его мощное бочкообразное тело помещается на длинных тонких ногах. — Сержант первого класса Секс, сэр! — заговорил он. — Очень рад, сэр.
Даже Мамонт заметил в его английском какой-то непривычный акцент:
— Секс? Вроде бы где-то слышал про тебя. Ничего, меня тоже зовут Мамонт. Был у меня друг, негр. Того Степан звали… Хороший мужик, — зачем-то добавил он. Наконец, решившись, заглянул под крышку кастрюли:
— Это что за баланда?
— Тыквенный суп, — равнодушно отозвался Демьяныч. — Их, американский. Они даже бананы жарят.
Мамонт смотрел в кастрюлю, надеясь обнаружить и выловить мясо:
— Думал застать вас склонившимися над картой фронтов, — развязней чем надо заговорил он. — Карта где?
— В штабе, — серьезно ответил Демьяныч. — Мы теперь в подчинении — в оперативном подчинении — американского штаба.
— Понятно. Снова принадлежим кому-то вместе со всем своим содержимым. В виде говна, наверное, ибо ничего больше нет у нас.
— Скоро звание американское дадут, советников двоих командировали. Этого и еще вон того, — Демьяныч ткнул пальцем назад, в незастекленное окошко.
Теперь Мамонт заметил, что сидящий спиной у потухшего костра Чукигек в незнакомой ему зеленой футболке — вовсе не Чукигек, а какой-то чужой светловолосый и худощавый мужик. Вот он, будто почувствовав на себе его взгляд, оглянулся-, действительно: чужое, узкое лицо, красное от солнца, будто ошпаренное, с необычными для американца вислыми бесцветными усами. Впрочем, Мамонт, кажется, видел его где-то, наверное, во время парада, на берегу.
К американцу подошел и вопросительно согнулся над ним Козюльский:
— Курить есть у тебя? — донеслось оттуда. — Табак, ферштейн? Та Бак. Тютюн?
В хижину один за другим стали входить мизантропы. Здесь становилось тесней и темнее, входящие будто вытесняли свет. Появился Кент, тоже в зеленой, военного образца, футболке, с плоской корзинкой. В ней лежало несколько рыбин и сверху — красно-коричневый плод манго. Мамонт сразу же мысленно ощутил его, привкус редьки и перца. Кент небрежно задвинул ногой корзину под стол:
— Вот, практически, все, что на сегодня добыл из области продуктов. Видал? — Будто только сейчас он заметил Мамонта. — Форму получил от американцев. Сплошной Диор.
Мамонт судорожно впился в пахнущий рыбой плод, едва успев испугаться за зубы, которые мог сломать о косточку.
— Тут без тебя, Мамонт, серьезные дела были, — рассказывал Кент. — Боестолкновение. Еле отбились, со штатниками вместе.
— Тот лейтенант американский все суетился, — добавил Пенелоп. — Все суетился, учил нас, а как черные появились, в окопе спрятался с головой и затих.
— Можно подумать, я для него окоп тот рыл, — проворчал Козюльский. — Я еще посмотрел потом: не наложил ли там.
— Да, наш офицер лучше себя показал, — опять заговорил Пенелоп, — тот, на берегу. Один в атаку на нас пошел.
— Увлекал людей, — согласился Козюльский. — Молодец.
— Уже в сайгонском радио про него передавали, — сказал кто-то.
Демьяныч уже давно толковал что-то негру-американцу, не заботясь о том, что тот не мог его понять:
— …Не думай, с нами, русскими, тяжело воевать. И не такие пытались. Это я тебе, негр, говорю, для такого дела великий ум нужен. А где нам взять-то его? Мозгов в организме не хватает. Я вот с кем только не воевал. С вами, американцами, правда, не приходилось.
Мамонту хотелось рассказать о победе над черным, но как-то не было повода вступить со своим повествованием.
— Я об этом еще молодым думал, — продолжал Демьяныч. — Каждый народ на любой войне за что-то свое особое воюет. Всегда. И любую войну к этому сводит. Вроде наступила возможность добиться. Для вас, американцев, — денег. Для немцев — власти над другими.
— А для нас? — Оказывается, Чукигек теперь тоже был здесь.
— А мы, русские, за волю. Вот уж любим, обычай у нас такой, традиция… Бесконечное уже время. Если решим, что война за волю идет, русских не остановить. Знать не знаем, что это такое и не видели ни разу, но готовы дурОм переть против кого угодно. Особенно друг против друга.