Остров
Шрифт:
Вверху — листья фикуса — вроде бы на неестественной для них высоте. Когда-то фикус был чем-то комичным, а теперь вот стал кряжистым солидным деревом. Мамонт лежал на спине, вдыхая вонючий дым.
"Лежу, лапками сучу", — равнодушно плыло в голове. Блокгауза больше не было. Заслоняя море, будто гряда свежевырытой земли, неподвижно лежало бурое длинное облако. От него доносился химический смрад. Ближе горели, раскиданные в траве, головни…
Он как-то не чувствовал своего тела, словно очутился внутри чужого незнакомого человека. Голова была закупорена, как чугунный шар, — звуки не проникали внутрь. Потом оказалось, что в глубине леса раздаются мелкие отдаленные взрывы — значит медленно возвращался слух. Редко, сухо потрескивали автоматы Калашникова. Судя по этим звукам, мизантропов там не было. Ставший слишком обитаемым остров был полон другими людьми. Дым среди деревьев становился гуще и горячее, почти внезапно дорогу преградил горящий кустарник, стена беззвучного сухого пламени. Мамонт пробирался вверх, к скале, торопливо, почти на четвереньках, цепляясь за камень руками. Голова болела так, будто была залита кипятком.
"Здорово вдарило по мозгам, по самому слабому месту, — Нелепое бегство — Куда? — на таком маленьком острове. — Куда вообще можно на нем бежать? Разве что кругами."
Трава под ногами стала короче и жестче, из нее торчали свежие осколки раздробленного камня. Камень, желто-серый, с черными пятнами в глубине, почему-то напоминал обломки гнилых зубов. Пришельцы как-то сразу захламили остров. Повсюду — разнообразный мусор, какие-то обгорелые тряпки, гильзы, даже битое стекло. Он подобрал новенький целый патрон, потом заметил, что они стали появляться здесь все чаще, иногда — блестящей густой россыпью. Праздное занятие: разглядывание и сличение патронов.
Где-то поднялась внезапная паническая стрельба, — видимо, морские пехотинцы наткнулись на кого-то из американцев. Опять — скрежет реактивных установок, невдалеке почему-то залаяла собака. Внезапно, совсем рядом, из зарослей вылетела сигнальная ракета, кто-то торопливо заговорил на английском, его перебил другой — этот, похоже, ругался. Немного дальше завелся двигатель.
"Всюду жизнь", — Шарахнувшийся в сторону Мамонт какое-то время пробирался вообще наугад, потом, наконец, ощутил подошвами плотную утоптанную землю — тропу.
"Инстинкт бродяги, — все о том же продолжал думать он. — Который, не зная, что делать, почему-то и куда-то идет."
Сквозь деревья показалось что-то светлое, оказавшееся большой поляной. Ярко-изумрудная поверхность, вся покрытая мелкими лужами и лужицами. Внезапно он остановился, замер, почувствовав на себе чей-то взгляд, заметив нечто боковым зрением. Кто-то в темном, приподнявшись, замер в кустах рододендрона, целясь в него из винтовки. Стоя в нелепой позе, оцепенев с растопыренными руками, только сейчас он подумал, даже почувствовал, что его винтовка осталась в пресловутом блокгаузе. Понятно было, что нужно поднять руки, но делать это почему-то не хотелось — от этого будто что-то опасно менялось. Лица непонятного врага не было видно, он до сих пор так ни разу и не шевельнулся в своих кустах. Постепенно становилось понятно, что нелепо стоять вот так, но еще нелепее подать голос, заговорить с неподвижным болваном, как-то нарушить, странным образом навязанный им, статус. И если спрашивать, то на каком языке? Кажется, это была американская винтовка, такая же как и его, уже несуществующая. Завыл, показавшийся за деревьями, американский джип, промчался, подпрыгивая на кочках. Мамонт немного повернул голову и вдруг увидел, что целящийся в него солдат — вовсе не солдат, а гнилое бревно, а также, брошенная рядом кем-то, винтовка. Тяжелый, По-военному грубый инструмент — "Армалит М-16". Тоскливое отчаяние с необыкновенной скоростью сменилось просто ощущением нелепости.
Джип оставил в траве черную влажную колею. Она изогнулась на этом лугу, уходя за какое-то подобие деревенской риги — соломенный навес на кривых пальмовых столбах. Невдалеке цапля, тряся головой, жевала большую, несоразмерную себе, рыбу. Реактивные снаряды оставили в небе длинные дымные следы. Слегка напрягшись, можно было вообразить, что это — неестественно низко спустившиеся, безобразные облака. На краю леса Мамонт наткнулся на труп хозяина винтовки. Глаза убитого были покойно закрыты, будто он сейчас смотрел, только ему видимый, сон, — неестественно равнодушный к муравьям, ползающим по его грязному лицу. Из живота вылезло что-то лиловое и будто пузырящееся, на что не хотелось смотреть. В реальность входило то, чего в реальности быть не могло. Уходя вдоль колеи, Мамонт думал, что оказывается никогда не верил в то, что человек состоит из мяса и каких-то отвратительных цветных жидкостей. Обнаружилось, что это открытие для него. Как явно заметно то, что создатель человека не рассчитывал, что кто-то увидит его создание изнутри, не позаботился об эстетике. Пренебрег. — "Внутренний облик… Для хранения внутри."
На крыше риги, оказывается, уже стоял некто в пятнистой форме, судя по раскрашенной зеленой роже, — американец. Сейчас, оказавшемуся посреди этого луга, Мамонту оставалось только идти вперед, приветливо махая руками. Подобранная им винтовка будто сразу же отяжелела, стала особо инородным телом, Мамонт забросил ее за спину. Что-то кричавший ему американец замолчал, видимо, ожидая ответа, потом прицелился. — "Опять!" — Мамонт понял, что жужжание чего-то непонятного в стороне и есть пресловутый звук летящей пули. Запоздало раздался выстрел, будто прямо внутри головы. Мамонт присел на месте, оказавшись за высоким пучком какой-то травы, похожей на конский щавель, бессмысленно глядя на разбрызгивающий гильзы автомат в руках американца. Звук выстрелов повторялся в стороне — где-то среди холмов. На этот раз он не услышал, как начался обстрел. Угольно-черное тело какого-то снаряда проскользнуло мимо в траве. Мамонт упал — лицом во влажную землю, болезненно ожидая удара воздушной волны. Густо брызнули осколки, отчетливо заметные по шевелению в траве. Один здоровенный осколок плоско шлепнулся рядом.
Немного приподнявшись, он увидел, что американец уже ничком лежит на соломе. Еще один, вертикально падающий снаряд, пробил крышу риги, она рухнула. Будто чего-то ожидая, Мамонт смотрел туда. Сквозь солому просачивался молочно-белый дым. Все гуще и гуще и вдруг сразу почернел, солома вспыхнула.
Взрывы приближались, с нарастающей частотой. Брызги жидкой грязи ударили ему в лицо и спину — уже бегущему. Что-то — Мина? Снаряд? — шлепнулось рядом в дряблую почву, будто тяжкий камень. — "Не взорвалось", — успел подумать он, наконец, упал в заросли, пополз, прячась за ствол дерева.
Оказывается, снова очутился в очередной чаще фикусов — высоко над головой висели гроздья зеленых плодов. — "Опять бегу. Это становится однообразным", — Попытался отереть свисающими листьями грязь с лица. Внутри, будто он проглотил что-то противное, оставался страх — непомерный, не умещающийся в него. Оказывается, как легко он мог умереть. Легко и естественно. Удивительным стало то, что сейчас он жив. До этого, наблюдая чужую смерть со стороны, очевидным казалось, что так будет всегда. Это возвращались мысли.
Звуки разрывов с пулеметной частотой уходили вдаль. Кому-то казалось, что он преследует этими взрывами его, Мамонта, бегущего в глубину леса. Может, этот кто-то даже мысленно видит его, мечущегося там в бессмысленном усилии обогнать снаряды.
"Хрен вам", — пробормотал он. Уже казалось, что он сознательно применил хитроумный прием, остановившись здесь, на краю леса. И раньше приходилось убеждаться в этом — ,когда очевидных, логичных, решений нет, нужно выбирать нелогичные. Как ни странно, это часто помогало.
Выглянув из-за дерева, увидел, как в центр широкого черного круга, оставшегося на месте риги, одна за другой методично падают мины. Мины взрывались, едва касаясь земли, разбрызгивая грязь. Осколки волнами падали в траву, иногда шуршали здесь, среди листьев. Мамонт нагнулся, чтобы подобрать свою новую винтовку и тут почувствовал, как что-то жестоко хлестнуло по ноге. Там вспыхнула горячая боль, будто внезапный ожог. Поспешно захромал куда-то сквозь закопченные кусты, сполз в горячую яму, наверное, вывороченную снарядами. Ссадина ниже колена сочилась яркой кровью.