Остров
Шрифт:
— В баню бы не повредило, — устало потянулся Кент. — Кого на чистую воду? Кто купаться?
— Давай с нами, искупайся, Цукерман, — зашевелились мизантропы.
— Лишь бы в начале хорошо пугнуть, — начал было Пенелоп. — Вот я, когда в порту сидел, до директорской морды раз добрался… — Внезапно замолчал и вдруг заорал что-то бессвязное, бросил оземь свою деревенскую кепку, даже пнул ее ногой… Кинулся к берегу, прямо на половых, сидящих на корточках у кромки воды. Те с визгом бросились в сторону. Пенелоп, уже где-то
Два старика неторопливо, по-южному лениво передвигая ноги, шли в его сторону. Пока был слышен только Демьяныч:
— Для этого большой ум нужен. А где его взять?.. Давненько я не воевал… Эти придурки, да вместе с колонистами — ну, японцами-корейцами разными — едва сотня штыков…
Оказалось, что сегодня Цукерман был в шортах и на тоненьких ножках с подагрическими коленками, с плоским чемоданчиком в руке — "attache-case" ом.
— Отвагой тут не возьмешь. Какая уж там отвага, — Демьяныч стал звучать отчетливее. — Тут и д Артаньян закончил бы инфарктом…
— Другого способа избежать войны не будет… Слабый шанс… — Это уже сиплый прокуренный голос Цукермана.
— Да, давно Демьянычу не приходилось воевать, — продолжал Демьяныч. — А ведь все осталось… Все внутри осталось. Чтобы забыть такое, нужно еще лет пятьсот.
Мамонт стоял, глядя в воду у берега, густо заполненную сегодня медузами.
— …Мое питье теперь какое, — твердил где-то Цукерман. — Коньяк кипятком разбавлю и сосу понемногу целый день. Эй, господин губернатор! — крикнул он, обгоняя Демьяныча. — Здорово! Как живешь?
— Да вот, живу до сих пор, — пробурчал Мамонт.
— Что с тобой случится… Такого из противотанкового ружья не застрелишь, — с преувеличенной бодростью твердил Цукерман. — Вроде похмелился?
— Обязательно. Вместо утренней молитвы. И помогает лучше.
— Значит пива не будешь?
— Что твое пиво — слабительное…
Подошел Демьяныч, поразив мощным зарядом перегара.
— Высокие договаривающиеся стороны! Ну и до чего договорились? — встретил его Мамонт.
— Ему надо бумагу подписать, бугор, — пробурчал Демьяныч. — Придется. Доставай, интендант, скрижали, бумажки-то свои.
— Ну, если очень просит… — неохотно отозвался Мамонт. — Одной красотой наш мир не спасешь. Увы!
— Риск — благородное дело, — добавил Демьяныч.
— Какой риск… — начал было Цукерман.
— Штаны вот где-то потерял, — только сейчас Мамонт с равнодушием заметил, что штанов на нем нет — только пиджак и трусы.
Присевший на пенек, Цукерман снял свою шапочку, достал бумагу, очки. Мамонт смотрел сверху на его глянцевую и будто мятую лысину. Цукерман вроде бы даже с радостью потер свой боксерский нос:
— Приходи сегодня, Мамонт, на миноносец. Вступать в права! Будет торжественный обед.
— С белым флагом, конечно? Нету белых тряпок, вообще ни одной чистой тряпки не осталось. Вот, даже штанов нет. Боюсь, без одежд не поймут меня, еще снимут с должности генерал-губернатора, как умалишенного.
Цукерман опять о чем-то заговорил, убеждая.
— Не пойду, — твердо ответил Мамонт. — Говорил ведь — фрак в химчистку отдал. А нам отступать придется вперед, Цукерман. И вместе. Ладно, посмотрим кто кого закопает. Сверху нам даны равные права на смерть.
Поймав какой-то странный, общий для этих двоих, взгляд, с досадой понял, что высказался с излишним, непонятным для них, пафосом.
"Нет, я не пьяный вам."
— И так-таки позарез необходимо нам проливать всяческую кровь за твое приемное отечество? Лей, лей, наша кровь дешевая, — остановил Мамонт попытки Цукермана что-то возразить.
— Нельзя всегда поступать правильно, — твердил Мамонт. — Иначе не повезет, на удачу не наткнешься. Глупо надо действовать. Иногда.
— Только смотри, не перестарайся, — заметил кто-то.
Вокруг барака все гуще бегали хлопочущие моряки в парадной, по-видимому, форме. На берегу появился флагшток — тонкий алюминиевый шест. Там тоже, сгорбившись, бродили американские моряки, собирали мусор. Высоко вверху блеснула, брошенная в море, бутылка. Загруженный мусором, мотороллер, увязая в бесцветном коралловом песке, полз к помойке. Там распоряжался кто-то плотный, громкий.
"Руководитель".
— Рукой водитель, — угадав мысль Мамонта, пробормотал рядом Демьяныч, со всхлипом затянулся из трубки, загорелый, красно-бурый, будто прожаренный, уже в белом летнем кителе восточного покроя — без воротника.
Мизантропы кучкой сидели на террасе разоренного барака.
— Помню, сижу я однажды на унитазе, — серьезно заговорил старик. — Это в казарме, в Германии. Казарма в старом замке была… Ну да, сижу — вижу, мышь по кафелю семенит. Не торопясь так, кружит. Сначала даже подумал, таракан. Совсем маленькая мышь, черная. Я, как был, так и прыгнул на нее — ногой чтоб прихлопнуть. Молодой был, горячий. В штанах запутался и прямо мордой об пол этот со всего маху… Нос тогда расквасил, морду всю, и весь расшибся, конечно. А мышь убежала, вроде. Скрылась с места происшествия, живая и невредимая, как говорится.
— Страшные вещи рассказываешь, — сокрушенно покачал головой Мамонт.
— Я это к чему. Получилось, что маленькая мышь одолела врага несоизмеримого. Без всяких усилий. Повезло, — Демьяныч рассказывал всю эту ахинею совершенно серьезно. — Сейчас все время это вспоминаю. Всякое бывает, немного упремся — может и обойдется тогда. Вообще, с оружием в руках можно невозможных дел добиться. Я этому еще когда удивлялся.
Все замолчали, глядя на суету американцев.
— Ты что такой мрачный всегда, Демьяныч, угрюмый? — спросил вдруг у старика Чукигек.