Островитяне
Шрифт:
«Вот чего тебе жалко», — сразу засмеялась баба Катя Царапкина и, облегченная, ушла обратно в раймаг, где ждала терпеливая очередь, которой тоже ведь — интересно. Подумала, что все она поняла. Но поняла, конечно, не так, совсем в другом смысле.
Это Кларе Михайловне нечего вспомнить из женской жизни: моряк кресло у окна уступил — уже зарубка, в памяти греет. Да муж был, Агеев, свет в окне. А Зинаида Шмитько — женщина видная, окружена вниманием с детства, рядом по тротуару идешь — и то ощущаешь себя выше, осанистее, вроде — на тебе наросло. Зинаида на мужчин смотрит как раз с прищуром, говорит об них просто, как про картошку:
Агеев с Веркой вскоре после того подался на материк, говорили — совсем, оно бы лучше.
А через четыре года — н'a тебе: вернулись. Уже с детьми. Агеев опять на цунами-станцию, вырос, конечно, по специальности — старший инженер. Там и квартиру дали, все реже встречаться — не в поселке. Погодя взяли и Верку — наблюдателем, только теперь она — Вера Максимовна, глядит важно. В узел связи войдет, что солнце, улыбается: «Мне, девочки, побыстрей! Заказной авиабандеролью, как всегда. Это контрольная работа».
К Кларе Михайловне, правда, не обращается, ждет кого другого.
Заочно учится в институте…
А баба Катя Царапкина говорила в раймаге — Агеев все в доме делает сам, варит суп дочкам. Вот чего Клара Михайловна за ним не знала — чтобы суп сварил. Значит, научился. Чтобы Верка писала свои контрольные, вот, значит, как.
Баба Катя Царапкина — тоже артистка.
Прибежала к Кларе Михайловне в узел связи, вся дышит. «Только тебе, — говорит, — Клара, могу доверить, только тебе!» Клара Михайловна, конечно, понервничала, раз такое исключительное доверие, замкнула кабинет изнутри — от Лялича осталась такая привычка, чтобы закрытый разговор с глазу на глаз, — усадила Царапкину в кресло. «Возьми, — говорит, — мою Марию к себе на работу, ради христа. Совсем девка отбилась, шерстится на всякое слово, боюсь — с прямой дорожки сшагнет, с Костькой Шереметом ее по углам видают, а ему, вахлаку, под тридцать годов, куда это ведет?!»
Клара Михайловна, конечно, взяла. Даже отказала Симе Инютиной, с которой был уже разговор, обидела человека. Работа вроде невидная — почтальон, физически трудная, с полной сумкой таскаться, не всякий пойдет на материке, оклад слабый. Но у них, на острове, — дело другое. Особенно — если к зиме и сезонные заработки уже прекратились: рыба прошла. Тут — всякое место уже дефицит, все ж человек в зиму при деле, чувствует свою пользу.
А Мария пришла — тише мыши, на каждое замечанье: «хорошо» да «сейчас», глаза книзу, подписчикам своевременно доставляет корреспонденцию, ничего такого. Клара Михайловна встретила бабу Катю: «А ничего, — говорит, — ваша внучка, старательная».
Баба Катя глаза в узкие щели сложила, напустила на щеки морщин, вся смеется. «Как это, — говорит, — «ничего», Клара? Кроткое место — Мария, голубь может селиться». Клара Михайловна даже озлилась, честное слово, хоть и на человека в возрасте, сказала с сердцем: «Чего же вы меня неправильно информировали, баба Катя?»
Еще больше сощурилась, говорит: «Так ведь, Клара, ты бы ее не взяла, у тебя уже с Симкой Инютиной было договорено. А на исправление вроде — это тебе лестно. Марию в торговлю толкать нельзя, в ней большая доверчивость от домашней жизни, сгорит в месяц. А у Симки зацепка есть в рыбкоопе, ей можно».
Вот ведь как все обстроила баба Катя, прямо артистка.
Клара
Тут Мария созналась, что как раз «Медицинским работником» — вроде это число — она сапоги отмывала в Змейке: провалилась за школой в грязь выше сапог — обычное дело, — и пришлось мыть. Взяла из сумки газету какая попалась, как раз попалась — «Медицинский работник». Другой подписчик — слова бы не сказал, а Верниковская сразу — жалобу. Пришлось Марии повесить выговор — за халатность, тоже от Лялича осталась привычка — «за халатность». Иной раз не знаешь, как в приказе и написать, а тут — коротко и всем ясно, если кто захочет проверить.
Теперь вот опять отличилась Мария: просидела на свадьбе у Люськи Тагатовой, школьной подружки, два часа тридцать пять минут в рабочее время, а телеграммы, целая пачка — четыре штуки — при ней лежали в сумке, ждали, пока отгуляет. Свадьба была завидная, на широкую руку, как директор Иргушин любит. Справляли в Красном уголке на рыборазводном заводе. Рыбоводники поднесли молодым холодильник «Бирюса» за двести сорок рублей, сервиз чайный, чешский, еще много. У них фонды есть, и директор Иргушин не жалеет для молодежи. Дело, конечно, нужное, молодое, но без внимания для Марии оставлять такой факт нельзя, все же имел место…
— Твое дело как работника узла связи — своевременно разнести, — наставительно сказала Клара Михайловна. — Это твоя честь, Мария.
Мария Царапкина, пока начальник думала всякое и молчала вслух, совсем успокоилась, подобрала губы, решила, что неприятный разговор кончен. А тут, гляди, опять. И раз уж дошло до чести, Мария, поколебавшись, все же рискнула напомнить — хоть и неловко самой — про свои заслуги. Но больше все равно не было никого в узле связи. Только щелкала круглая печь да сквозь толстую дверь отдаленно слышался голос лучшей районной телефонистки Зинаиды Шмитько, но дверь у нее закрыта плотно.
— Я в пургу как раз своевременно разнесла, — сказала Мария.
— Это когда еще было, — махнула рукою Клара Михайловна, но голос ее заметно смягчился. Возможно, еще потому, что она вдруг отчетливо поставила рядом давний поступок Зинаиды Шмитько и Мариин теперешний, Это было, конечно, не сравнить — Зинаида тогда прямо переступила закон, за такое дело сейчас Клара Михайловна, как начальник узла связи, уволила бы любого работника, это точно. А вот Лялич никогда потом ни полсловом не вспоминал ни Зинаиде, ни ей, Кларе Михайловне…
И в метель Мария действительно проявила себя не с плохой стороны, наделала шуму.
Это в прошлую зиму была последняя метель. Строители тогда чуть не погибли за мысом Типун — заглох вездеход, сколько-то подрожали в нем, решились идти на лыжах, тут всего-то пять километров. В метель — пятьсот. Но строители, как нарочно, люди все были новые, второй год на острове, это — считай — грудные. Все бы сгибли, если бы Костька Шеремет, отчаянная душа, не вышел им навстречу, не дожидаясь никакого контрольного срока, просто — на риск. Чудом нашел и вывел к поселку.