Островитяния. Том второй
Шрифт:
— Будьте настоящей королевой, Дорна, ничем не поступаясь. В этом ваше счастье.
Она согласно кивнула.
— Смогу ли я увидеть вас до вашего отъезда декабре?
— Вряд ли, Дорна.
— Да, я понимаю.
— Полагаю, мой визит оказался успешным.
— Я тоже… и не будем портить его под конец.
— Мы оба любим Тора.
— Моя замужняя жизнь еще только образуется… А что до вас, то, если я сбила вас с предназначенного пути, за вами — Островитяния.
— Я принимаю ее от вас, Дорна.
— Я дарю ее вам только потому, что вы — это вы, Джонланг.
Наступившее затем молчание показалось
— Я ухожу, Джонланг, — неожиданно раздался ее голос. — Если хотите, я встану проводить вас завтра.
— Стоит ли, Дорна? Не будет ли это…
— Жалкие слова! Нет. Начните вашу новую жизнь прямо сейчас, Джонланг.
— Хорошо, Дорна.
Она встала и обернулась ко мне:
— Чем я могу помочь вам?
— Я достаточно силен, Дорна. Быть может, вам нужна моя помощь?
— Мы всегда сможем возобновить нашу дружбу, — ответила она, — сможем думать о ней и лелеять эту мысль.
Мы глядели друг на друга, а время неумолимо шло, и не было сил двинуться.
— Хотите, я поделюсь с вами одним наблюдением? Подумайте над ним, — сказала Дорна. — Влечение мужчины к женщине заключается в его мыслях и его плоти, и хотя обе страсти влияют друг на друга, они существуют раздельно; у женщины же эта сила — в самой ее сердцевине, и то, что она думает, и влечения ее плоти часто не столь важны для нее, как для мужчины. Ему легче управлять собою, чем ей.
— Это просьба, Дорна?
— Почти… если вы вернетесь.
— Я подумаю над тем, что вы сказали, Дорна.
— Вот и все, о чем я вас прошу.
— Поцелуемся, Дорна, и пожелаем друг другу доброй ночи.
Она коротко, быстро вздохнула. Я обнял ее и поцеловал в губы. На одно мгновение тело Дорны бессильно обмякло в моих руках, но я отпустил ее, хотя и слишком хорошо понимал, что теряю.
Дорна медленно пошла к выходу, я опередил ее и распахнул перед нею дверь. Стоя на пороге, она с улыбкой обернулась ко мне:
— Ведь этого нам достаточно, не так ли, Джонланг.
— Да, Дорна.
Вспышка радости озарила ее лицо. И пока я держал дверь открытой, она вышла, закутавшись в свое длинное зеленое платье.
30
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
Охотничий домик во Фрайсе был тихим местом, в моей же комнате у Файнов, где я отдыхал после стремительной скачки с Тором и его приближенными, царило безмолвие склепа. Домик во Фрайсе полнился звуками голосов, волнующей близостью Дорны, там я размышлял об открывшихся мне истинах; здесь — хозяевами были мои немногословные старики, даже ветерка не слышно было в послеполуденной тишине, и казалось — пережитое стихает, подобно удаляющимся голосам.
На столе передо мной лежал полураскрытый сверток, однако я еще не успел рассмотреть его содержимое. Именно этот тяжелый, неуклюжий тюк первым делом захватила с собой Наттана, не взяв ничего из своих вещей, когда, полуодетая, покидала Верхнюю усадьбу, — так стремилась она спасти сшитое ею для меня. Она отправила одежду к Файнам с курьером, оплатив заранее все расходы, не переслав мне даже коротенькой записки и ничего не велев передать на словах. Передо мной лежал труд многих месяцев, от начала и до конца сотканный и выкрашенный ее руками. А сколько тысяч стежков сделала
А ведь это была одежда на всю жизнь, не ведающая износа! С каким вкусом, умением и тщательностью была она сшита!
Как мог я выразить Наттане свою признательность, чем отплатить ей? Она наверняка стала бы противиться, милая поборница равенства, но долг оставался долгом, и не только за труд ткачихи и швеи, но и за все, что она дала мне, я был бесконечно ей обязан. Итак, мне следовало дать знать о получении посылки, поблагодарить девушку и рассказать ей о своих планах.
Лежа у себя, я мысленно составлял послание Наттане. Кроме того, надо было написать еще несколько писем, сообщить о своем возвращении. Пароходы отбывали в начале ноября. Сегодня было двадцать первое октября, и если я не успею, то письма прибудут не намного раньше меня.
Все время, пока я еще здесь, на мне будет костюм, сшитый Наттаной.
Десяти дней у Файнов мне хватит, чтобы восстановить здоровье и вновь привыкнуть к тому образу жизни, который я у них вел и который мне так нравился.
Все кругом знали о моем близящемся отъезде и возможном возвращении, и многие имели свои соображения касательно последнего обстоятельства, как общие, так и частные. Мне повезло в главном: теперь я легко смогу найти для себя нечто вроде ниши — свою алию.Самое великодушное предложение сделал лорд Файн, обещав построить мне дом, если я соглашусь стать одним из его арендаторов, но предложение лорда было заведомо неприемлемо, поскольку в его имении уже арендовали землю три семьи, а этого было вполне достаточно. Полный энтузиазма, Ларнел был склонен несколько идеализировать положение дел. Ему во что бы то ни стало хотелось удержать меня в долине, и он робко заводил разговоры о том, что сам он вряд ли когда-нибудь женится, что в доме из всего двое — он да сестра, а она — девушка очень хорошенькая… Представить себе Ларнеллу в роли жены! Толли позаботился навести справки относительно нескольких усадеб, где арендаторам были бы рады.
Останься я с ними, жизнь моя была бы полной: близость Файнов радовала ощущением родовитости, благородства, покоя и мудрости; Кетлин был источником самых разнообразных познаний; Анор, как никто, знал землю, народное искусство и особенности местной жизни; Ларнел обладал кипучей энергией; мой ровесник Толли был поэтической натурой, мечтательный, хорошо начитанный; дочери Кетлина воплощали очарование юности. Я чувствовал, что с каждым из них меня день ото дня все крепче связывают невидимые нити…
Толли со временем мог стать близким другом. Как-то вечером мы допоздна проговорили с ним о здешней жизни. Юноша упорно не соглашался, что она однообразна и скучна, и развернул передо мной целую философию. Он опровергал меня, когда я называл его алиюкамнем на шее, тянущим ко дну. Спор разгорячил нас обоих, и всю дорогу до дома в ушах у меня неотвязно звучали слова Толли: «Вы ничего не поймете в нашей жизни, пока не поживете ею так, как мы, — довольствуясь тем, что имеете, и даже в мыслях не держа когда-нибудь покинуть этот край!»