Островитяния. Том второй
Шрифт:
— И мне надо снова приниматься за работу, ничего не поделаешь, — сказала Наттана и отошла, не оглянувшись.
Эттера соорудила мне постель в углу комнаты Эка, где они помещались вместе с Аттом. Сама Эттера и Наттана занимали комнаты братьев. В остальных спальнях и мастерской расположились соседи, пришедшие помогать достраивать амбар, всего их было девять человек, и еще шестеро остановились у Эккли. Они приходили и уходили, отдавая работе у Хисов все свое свободное время. Так было последние полмесяца, и это могло затянуться еще на несколько недель. Никто и не думал просить жалованья; наоборот, многие приносили
Время шло, тени стали длиннее, в воздухе повеяло прохладой. Возвращавшиеся работники мешали Эттере, бродя по кухне и беря припасенную ею воду. Условия для работы у нее были, прямо сказать, не самые подходящие, но, хотя с лица ее почти не сходило несколько угрюмое выражение, к чести ее, она ни на минуту не теряла самообладания. Появилась Наттана, этакий проказливый мальчуган, в компании крупного, добродушного, бородатого мужчины; она тоже взяла воды, поднялась наверх и спустилась уже вполне девушкой — в юбке, с заплетенными косами.
Ужинали поздно, пришлось зажечь свечи. За стол село одиннадцать человек, исключительно мужчины. Эттера и Наттана ждали, пока мы поедим, и прислуживали нам. Лица у обеих были усталые, но радостные, сестер ободрял царящий за столом дух добродушного веселья. Эк и Атт первыми закончили есть, уступив место сестрам, и в свою очередь стали прислуживать им.
Я перехватил взгляд сидящей напротив меня Наттаны, она в ответ дружелюбно взглянула на меня, коротко улыбнулась и тут же так быстро отвела глаза, что это даже слегка задело меня. Мужчины, перегнувшись через стол, болтали с ней, и она была со всеми приветлива, смеялась, быть может немного заигрывая с каждым.
После трапезы охотников помочь в мытье посуды оказалось более чем достаточно. Мое предложение запоздало и было решительно отклонено полновластно командовавшей на кухне Эттерой, которая сказала, что я и без того вдоволь потрудился; и все же мне почудилось, что это своего рода немилость.
Остальные расселись на темном крыльце, и так как я последним из всех был в столице, то мне и пришлось рассказывать о политических новостях. Косой столб желтого света падал из окна кухни, доносились голоса и смех, среди которых я узнавал Наттану.
Вопросов задавали много. Казалось, все знали, что я уже почти свой, островитянин. Все в Верхней усадьбе было не таким, как я ожидал, но чувствовал общий подъем духа, и отношение ко мне тоже изменилось.
Скоро стали расходиться. Я вернулся в дом, но было уже слишком поздно. Эттера еще доделывала что-то, но Наттана, по ее словам, очень устала и ушла к себе наверх. Я тоже изрядно устал, но это мало что значило. Эттера разрешила мне помочь ей в последних на этот день хлопотах. Она снова была добра, радушна и напоминала мою старшую сестру. Я рассказал ей, что еду домой и не уверен, вернусь ли. Беседа текла спокойно, мирно.
Мы отправились спать последние. Приоткрыв дверь, Эттера посветила свечой на спящую Наттану: та лежала, подложив ладонь под щеку, и волосы у нее рассыпались по лицу, как у ребенка.
— Она так устала, — шепнула Эттера.
Мы пожелали друг другу
Поутру дом зашевелился, пробуждаясь. Долина лежала омытая утренним светом. За завтраком все в основном молчали: никто еще до конца не проснулся.
Возможности переговорить с Наттаной так и не выдавалось. Вместе с мужчинами я отправился к амбару и стал помогать двум из них, работавшим на укладке черепиц в той части строения, где стропила были уже установлены. Каждая черепица была величиной едва ли не с могильную плиту. Часть их сняли со старой кровли, но большинство треснуло от огня либо упало и разбилось. Новую черепицу доставляли из карьера внизу долины, складывали штабелями на земле, а потом поднимали с помощью ручного ворота.
С нового рабочего места — крыши, достигавшей одной высоты с вершинами деревьев, открывался широкий вид на лежащую внизу долину и расположенные то тут, то там фермы. Земля, поросшая зеленью, была далеко внизу, люди сверху выглядели маленькими фигурками — пузатыми карликами, которые забавно шевелили коротенькими ножками и то и дело задирали кверху кружочки лиц. Солнце припекало, с запада по-прежнему дул суховей. Многие, не только братья Хисы, сняли с себя все, кроме рубашек, коротких штанов и сандалий.
Нам, кровельщикам, работавшим снаружи, большую часть времени приходилось наблюдать, как трудятся плотники, поднимая стропила. Скоро среди них появилась Наттана. Работа ее в качестве «подмастерья плотника», похоже, сводилась к тому, чтобы подавать инструмент добродушному бородачу, разговаривать с ним и веселить его. Он хохотал, обнажая белоснежные зубы. Оба явно были старыми друзьями. Потом она, присев на корточки, пилила доску, а бородач, стоя, наблюдал за ней сверху. Короткие штаны Наттаны плотно обтянули ее ягодицы и бедра. Все еще считая ее своей, я предпочел бы видеть на ней другую одежду. Но мог ли я вообще считать ее своей?
Работали не спеша. Все трудились с величайшим тщанием: новая крыша строилась не на один год. Постановка стропил или новый уложенный ряд черепиц воспринимались как важное событие. Тем не менее к полудню дело заметно продвинулось. На сердце у людей было легко, никто не отлынивал.
В полдень все оставили работу и отправились к озеру. Некоторые, большей частью женщины с детьми и несколько мужчин — жены и родственники помогавших Хисам, — поехали верхом, прихватив кое-что из провизии.
Все дружно посбрасывали одежду, но в воду входили робко — она была еще слишком холодная. Я с разбегу бросился в воду и подплыл к тому месту, где Наттана, затаив дыхание, медленно приседала, собираясь с духом, чтобы окунуться целиком. Встав, я снова увидел ее во всей наготе.
— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал я. — Когда это можно будет сделать?
Она помолчала, что-то про себя соображая.
— Сколько времени нам понадобится?
— Я думаю, полдня.
Наттана изучающе посмотрела на меня, и трудно было сказать, враждебным или ласковым был ее взгляд.
Вдруг, словно очнувшись, она резко окунулась, окатив меня веером холодных брызг. Я взглянул вниз, на ее круглую голову и белую шею. В зеленоватой воде тело ее казалось размытым, с растопыренными, как у лягушонка, руками и ногами.