Остряк
Шрифт:
– Тихо, не заводись, – невысокий жилистый Савицкий поднял крепкую ладонь, в умных серых глазах читалась работа мысли. – Я тебе верю, хоть и выглядит всё, конечно… Что делать будем, мужики? Есть предложения? Можно самые безумные, потому что и ситуация у нас тоже – не дважды два…
Чередин сосредоточенно пожевал губами, мрачно бросил:
– В церковь? Или к экстрасенсам? Но там жулья, наверняка, десяток через одного, если не больше. Да и не полезут, в такое-то: они ж
Рысич кивнул, а потом медленно проговорил:
– Такое ощущение, что он что-то задумал. Меня мог, как Володю: но только руками и ограничился. Как будто предупредил. А может, сил пока набирается, тварь. Знать бы, чего хочет…
В кухне повисло молчание. Рысич переводил взгляд с Савицкого на Чередина, и – обратно. Первый пять лет назад потерял дочь, второй, тремя месяцами позже – жену. Рысич лишился племянницы, но через десять месяцев после этого стал для Чередина и Савицкого человеком, давшим шанс на возмездие. От которого они, в отличие от других отцов и мужей – не отказались.
Человек, заставивший их судьбы пересечься, за девять с половиной лет замучил и убил двадцать восемь женщин и девушек. Нож, игла, шило, бритва, пила, спица, колючая проволока: его пыточными инструментами становилось всё, что может резать, пилить, сверлить и колоть. Он набивал раны битым стеклом, мелкими гвоздями, канцелярскими кнопками: зашивал и обильно смазывал жгучим перцем. У каждой жертвы он что-нибудь отпиливал или вырезал: а, куда делись органы и части тел – до сих пор оставалось неизвестным.
Визитной карточкой ублюдка стали чёрные остроты, напоминающие рекламные слоганы, написанные кровью жертв на листах бумаги, которые после смерти Остряк прикалывал им на грудь.
«Пилочка для ногтей – ничто. Пила для пальцев – всё».
«Внутренний мир женщины помогает узнать не любовь: а – нож».
«Война с лишним весом? Бритва: всегда на передовой!»
За эти две особенности некоторые циничные журналисты и блогеры дали ему прозвище – Остряк. Третьей особенностью, цементирующей прозвище, была фамилия маньяка: Острянцев. Но её знала только собравшаяся на кухне троица.
Дело Остряка вёл Рысич, и он же вышел на него – по счастливой случайности. Маньяк сохранял свои «слоганы» в записной книжке, которую украли из его машины вместе с барсеткой. Записная книжка попала на глаза приятелю воров – старому информатору Рысича. Тот сфотографировал записи и документы из барсетки, переслав снимки своему куратору.
Рысич нашёл Остряка быстро: изначально зная, что выберет не закон, а – справедливость. Он не видел смысла в том, чтобы копаться в психологии ублюдка, выясняя – почему он убивает,
Тело мстители сожгли в крематории, где работал отец племянницы – троюродный брат Рысича. Хоронить маньяка никто не собирался, Алексей Захарович Острянцев должен был пополнить списки пропавших без вести: без мизерного шанса, что его найдёт охотничья собака, строители при подготовке фундамента или раскопают бомжи на свалке… Сгинуть без следа, раствориться в воздухе. Развеять пепел по разным свалкам – было идеей Рысича. Он считал, что нельзя осквернять им землю, эта мерзость должна лежать среди мусора, опарышей и крыс – по частям, как большинство из его жертв: пусть даже в таком виде.
– Придумали чего? – Чередин с надеждой посмотрел на Рысича, на Савицкого. – У меня как-то не…
Звонок в дверь приглушил его последнее слово. Рысич настороженно посмотрел в сторону коридора: Алина с Викой должны были прийти часа через два, предварительно позвонив: а больше он никого не ждал.
Звонок повторился.
– Пойдём, откроешь, – Рысич показал Савицкому забинтованные руки. – Мне тяжеловато.
Они подошли к двери. Рысич посмотрел в глазок, резко отпрянул.
За дверью стоял Остряк. Целый и невредимый.
– Там – он, – торопливо зашептал Рысич. – Открывай, и затаскивай. Я помогу, если что. Да, и спроси на всякий случай: мало ли, какая ошибка…
Он отпрянул, давай Савицкому простор для задуманного, приготовился захлопнуть дверь или бить: смотря, что потребуется.
Савицкий тоже прильнул к глазку, перевёл потрясённый взгляд на Рысича. Но, тут же собрался, громко спросил:
– Вам кого?
– Э… День добрый. Павел Дмитриевич Рысич здесь проживает?
Рысич с Савицким переглянулись. Это был не голос Остряка, который они запомнили навсегда: тоньше, с еле заметной картавостью. А ещё – в нём тесно переплелись нервозность и… страх. Рысич коротко кивнул на замок: «Открывай».
Савицкий повернул головку замка, распахнул дверь. Посторонился.
– Проходите.
– Вы не Павел, – нервозность сгинула, в голосе остался лишь страх. – Кто…
Савицкий прыгнул через порог, Рысич услышал звук удара и скупой выдох, болезненное оханье. Ещё секунда, и – держащийся за правый бок Острянцев ввалился в прихожую, Савицкий заскочил следом, захлопнул дверь.
Конец ознакомительного фрагмента.