Осужден пожизненно
Шрифт:
– Послушается, если он действительно тот человек, за кого он себя выдает, – запнувшись, проговорила она.
Френсис Уэйд оторопел.
– Если он действительно тот человек?… Эта мысль иногда приходила мне в голову… О, Элинор, неужели нас так жестоко обманули?
Она подошла к нему, доверчиво прижалась, словно ища защиты, как некогда искала ее у своего сына в том саду девятнадцать лет назад.
– Не знаю. Мне страшно думать об этом… У меня есть одна тайна, позорная тайна, Фрэнк, о которой никто, кроме Ричарда, не знает, – ни единая душа на свете. Если этот
– Небо праведное, что же тогда?
– Тогда он должен знать, что у него нет никаких прав на состояние моего бывшего мужа.
– Элинор, ты пугаешь меня. Что это значит?
– Я все тебе объясню, если в том будет нужда, – сказала несчастная женщина. – Но сейчас не могу. Я дала себе слово никогда об этом не говорить, даже с ним. Пойми, мне трудно нарушить обет молчания, длившийся почти двадцать лет. Напиши этому человеку, сообщи ему, что прежде чем принять его жену, мне хотелось бы поговорить с ним наедине. Впрочем, не надо… пусть он не приезжает, пока я не узнаю правду. Я сама поеду к нему.
В полдень 3 мая 1846 года мистер Ричард вместе со своей супругой не без волнения ожидал приезда матери. Уже несколько дней он чувствовал беспокойство и тревогу и никак не мог понять, почему его так страшит предстоящая встреча.
«Чего ее сюда понесло? Что она хочет сказать мне? – спрашивал он себя. – Прошло уже столько лет, и навряд ли она что-нибудь заподозрила».
Рассуждая так, он пытался успокоить себя, но тщетно. Когда же раздался стук в дверь, возвестивший о прибытии его названой матери, сердце дрогнуло.
– Все поджилки трясутся, Сара, – сказал он. – Дай чего-нибудь глотнуть.
– Боюсь, что за эти пять лет ты достаточно наглотался Дик. (Она уже освоилась с его новым именем.) А поджилки у тебя трясутся от этих «глоточков».
– Да перестань ты читать мне проповедь. Сейчас не время.
– Тогда наливай себе сам, ты уверен, что ты все хорошо выучил?
Глоток бренди подбодрил его, и он встретил гостью с наигранным добродушием:
– Дорогая матушка, позвольте представить вам… – И тут он запнулся – выражение лица леди Дивайн подтвердило все его недобрые предчувствия.
– Мне надо поговорить с тобой наедине, – проговорила она, явно игнорируя женщину, с которой она якобы приехала познакомиться.
Джон Рекс заколебался, но Сара, почувствовав опасность, поспешила отразить ее:
– Жена должна быть верным другом своему мужу, сударыня. Ваш сын женился на мне по доброй воле, и его мать не может помешать мне выполнить свой долг. Я, как видите, уже не девочка и выдержу все, что вы ни скажете.
Леди Дивайн кусала свои бледные губы. Она сразу же поняла, что эта женщина не из благородных, но по своему уму и сметке превосходила ее. Хотя леди Дивайн и была готова к самому худшему, это открытое объявление войны испугало ее – па что и рассчитывала Сара. Леди Дивайн поняла, что не следует расточать свои силы па мелкие препирательства, если хочешь оказаться на высоте задачи. Упорно отводя взгляд от жены Ричарда, она обратилась прямо к нему.
– Через
– Пожалуйста, – ответил Рекс. – Мы и так одни Что вы хотите сказать?
– Что я запрещаю тебе делить и продавать угодья сэра Ричарда.
– Вы мне запрещаете! – воскликнул Рекс с чувством облегчения. – Но почему же? На это дает мне право завещание моего отца. – Завещание твоего отца не дает тебе ровно никаких прав, и ты это знаешь, – сказала она, словно повторяя заученные фразы; Сара следила за ней с растущей тревогой.
– Какая чушь! – воскликнул Рекс, искренне удивленный. – Я уже заручился советом моего поверенного.
– А ты помнишь, что произошло в Хэмпстеде в этот день девятнадцать лет тому назад?
– В Хэмпстеде? – переспросил Рекс, внезапно побледнев. – Именно в этот день, девятнадцать лет тому назад? Нет, не помню. О чем идет речь?
– Не помнишь? – продолжала она, порывисто наклонившись к нему и сурово отчеканивая каждое слово. – Ты не помнишь причину, почему ты оставил дом, в котором ты родился и который хочешь продать чужим людям?
Джон Рекс стоял, словно громом пораженный, кровь хлынула ему в голову, стучала в висках. Он знал что среди тайн человека, чье наследство он так подло присвоил, была одна, ему недоступная, тайна той жертвы, о которой некогда упомянула леди Дивайн, – и сейчас эта тайна должна была открыться, чтобы погубить его.
Сара тоже дрожала, но не столько от страха сколько от гнева; она бросилась к леди Дивайн.
– Так говорите же! Если вам есть что сказать. В чем вы обвиняете моего мужа?
– В гнусном обмане! – вскричала леди Дивайн, оскорбленная в своих материнских чувствах и горя желанием осадить противника. – Может быть, этот человек и ваш муж, по он не мой сын!
Теперь, когда страшная правда открылась. Джон Рекс, задыхаясь от гнева, почувствовал, что сидящий в нем дьявол яростно противится поражению.
– Да вы с ума сошли? Три года назад вы признали меня своим сыном, теперь же, когда я заявил свои права, вы сочинили эту ложь! Поостерегитесь, вы толкаете меня на самое худшее! Как я могу не быть вашим сыном, если вы сами меня признали? Закон на моей стороне, и я буду настаивать на своих правах.
Леди Дивайн быстро повернулась и, прижав руки к груди, посмотрела ему прямо в глаза.
– Да, ты получишь свои права! Ты получишь все, что тебе причитается по закону! О, как слепа я была все эти годы! Можешь продолжать обманывать весь свет! Можешь называть себя Ричардом Дивайном, но я открою позорную тайну, которую схоронил мой сын. Будь Ричардом Дивайном! Но Ричард Дивайн был незаконнорожденным, и закон не дает ему ничего!
Нельзя было усомниться в правдивости ее слов. Нельзя было предположить, что женщина, дом которой был так опозорен, могла придумать новую ложь, еще более порочащую ее самое. Но Джон Рекс все еще сопротивлялся истине. Пересохшими губами он спросил: