Освобождение шпиона

Корецкий Данил Аркадьевич

Леший переступил с ноги на ногу. Неужели полков­ник и в самом деле думает, что эти дурные недоноски...

— В общем, так, майор!
– Огольцов хлопнул ладонью по столу, испепелил Лешего взглядом, повернулся опять к Евсееву.

— С завтрашнего дня Синцов и его «Тоннель» зани­маются своими обычными обязанностями. Помощи от вас никакой, но она нам, к счастью, больше не нужна. Дело я передал Косухину, он активно работает, уже есть признательные показания. На том и покончим. И наве­дите, пожалуйста, порядок в этой вашей... Особый тип людей, видите ли! Свободны!

Леший и Евсеев вышли из кабинета.

—

Что происходит?
– спросил Леший, едва за ними захлопнулась дверь.

— Огольцов поднял документы по Поликарпову и его знакомым, - сказан Евсеев. ~~ Заявление матери, результаты твоего обхода. Адреса, фамилии. Отдал в следствие, проинструктировал, Косухин возбудил уго­ловное дело. Уже два дня идет следствие. Недоросли твои колются потихоньку, как я понимаю...

Евсеев посмотрел на него.

— Кто колется? — у Лешего внезапно сел голос.

— Не знаю. Огольцов ходит довольный. Считает, что банда сатанистов практически раскрыта. Скандал обо­рачивается триумфом. Зайди ко мне, покажу кое-что...

В своем кабинете Евсеев выдвинул ящик стола, до­стал номер «Московского комсомольца», бросил Леше­му.

— Вот, полюбуйся...

Леший взял газету, пробежал глазами.

«Обнаружено сатанистское капище в московской ка­нализации... Более полусотни детских трупов от 7 до 13 лет... Молодые люди из обеспеченных семей называли себя диггер-готами, соединяя мракобесную идеологию готов с романтикой путешествий по подземному (читай за­гробному) миру Мосводоканала и Метростроя... Детей заманивали под предлогом торжественного посвящения в члены таинственного клана... В одной из самых глубоких пещер находился жертвенник, где детям предлагали вы­пить красного вина... после чего их убивали ударом заточ­ки или обычного топора, а трупы сжигали... В настоящее время задержаны двое членов банды, ведется поиск ос­тальных...»

— Это он Рыбу имеет в виду?.. Поликарпова? ... С этой его, блядь, сумасшедшей мамашей?! — Леший выронил газету на пол. — Кого еще взяли? Герасимова там есть? Полина Герасимова?

— Кто такая Герасимова? — поднял голову Евсеев.

Леший повернулся, пошел к двери, гремя тяжелыми ботинками. Остановился.

— Но это же бред! Дикий бред!

Он обернулся, посмотрел на Евсеева округлившими­ся глазами. Редкое зрелище: Леший с округлившимися глазами.

— Конечно, бред, - легко согласился Евсеев.
– Дело развалится. Там все белыми нитками... Да оно уже разва­ливается. Никакие это не сатанисты, обычные олухи. Хо­тя там, кажется, какие-то боевые ножи начали всплывать, обрезы... Но это совсем другое. Я пытался Огольцову это объяснить. Он только рассвирепел. Что ж, ему же хуже.

— Ему?.. Ты чего, старик... Ему, Огольцову? Нах это­го Огольцова! А - мне? Мне не хуже? А ей?!

— Да успокойся, - поморщился Евсеев. — Ты о ком вообще говоришь?

— Бумагу мне дай!! Ручку!!
– заорал Леший. — Нах..! Увольняюсь нах... отсюда!! Заебало! Рапорта, блядь! До­клады, отчеты, блядь! Протоколы, блядь!!! Вот сам их и строчи, хуярь на здоровье! Раз тебе так нравится!!

* * *

Голос у Пули такой спокойный, будто рецепт пель­меней диктует:

— Они подрались прямо на лекции, в аудитории. Ры­ба ему все лицо разбил, голову разбил... Сотрясение, швы накладывали.

Айва упал, а он продолжал его нога­ми... До самой кафедры допинал. Никто не мог удер­жать. Преподшу толкнул, та тоже обо что-то хрясну­лась... Милицию вызывали. Ну вот. Рыбу исключат, это точно. Но это ерунда по сравнению... А Айва в больни­це. Вампирыч неизвестно где. В деревне своей прячет­ся, наверное. Я тоже из дома ушла... Ты слышишь?

— Да, я здесь, - сказал Леший в трубку.
– Я здесь ни при чем, малыш. Поверь мне.

— Ты здесь при при чем, — повторила трубка.
– Я знаю. Это работа, я понимаю.

— Работа тут ни при чем. Я буквально только что узнал...

— Ладно тебе, Леший. — Она рассмеялась, кажется.
– Вот, точно: Леший ты. Это больше всего подходит. А то я - Лёша, Лёш, фа-фа-фа... через силу, запинаюсь каж­дый раз. Всегда хотелось тебя Лешим назвать.

— Называй, как хочешь, — разрешил он.
– Нам надо встретиться, малыш. Очень надо с тобой поговорить. Объяснить. Ну, и просто... Соскучился…

Она долго молчала.

— Ты ведь помнишь, что я в тире тебе говорила?
– послышался наконец голос в трубке. — Про мужика этого, потного. С колечком на лбу. Про предательство.

— Да помню я все! Ты послушай просто...

— Я думаю, нам не надо встречаться, Леший. Даже уверена. Искать меня тоже не надо. Я до последнего держала эту «симку» в телефоне, потому что знала, что ты позвонишь. Потом я ее просто выброшу. Послу­шай... Не перебивай только. Ты в самом деле все это спецом устроил, чтобы, ну, как это... внедриться в бан­ду? Водил меня всюду, спал со мной? Да?

У Лешего челюсть упала. И кони белые перед глазами.

— Ты рехнулась, что ли? Какое внедриться? Куда? За­чем? Да какая вы банда?!.. Ну, сама послушай, что ты несешь!

Молчание.

— Нет, ну это я набивался к тебе, что ли?! — орал Ле­ший.
– Внедрялся! Внедрялся!.. Как я внедрялся? Сама же на лестницу выбежала! Сама хотела!

— Хотела... Я ошиблась, Леший.

— Так какого...

Она плакала. Рыдала.

—А потом еще раз ошиблась!.. Когда ты мишени ме - нял... Я могла пристрелить тебя!.. Как того, с колечком. ТЫ пистолет свой оставил там...Ты ведь инструкции... терпеть не можешь! Дура я! Надо было воспользоваться!

—Точно. Дура, - сказал Леший, — Там патронов не было.. Ты же всю обойму расстреляла.

Ту-ту-ту-ту! Разговор окончен.

* * *

Ту-ту-ту-ту. Абонент недоступен.

* * *

— Это даже оригинально! — объявила Лидия Стани­славовна вместо приветствия. Но посторонилась, в квартиру впустила. Закрыла за ним дверь, встала напротив, посмотрела с бретерским та­ким любопытством: экий вы, сударь!.. В зубах у нее дыми­лась сигарета, заправленная в коричневый мундштук.

— Вы помните меня, конечно, — сказал Леший.

Наклон головы: помню.

— Я знаю, Пули, то есть Полины, нет дома... Это, вобщем, правильно.

Наклон: еще бы.

— Это недоразумение. Все это скоро закончится.

Лидия Станиславовна достала мундштук, спросила:

— Когда?

— Не знаю.

Мундштук вернулся на место, у

— Мы с вами взрослые люди, Лидия Станиславовна. Я пытался, но у меня ничего не получилось. Попробуй­те вы ей объяснить...