Освобождение шпиона

Корецкий Данил Аркадьевич

Замолчав на миг, он вежливо добавил:

— Ну, кроме вас, конечно...

Леший даже постучал пальцем по таблетке перего­ворного устройства, словно оно могло как-то исказить слова его напарника. Потом повернулся и молча поша­гал к выходу.

— Я понимаю... товарищ майор. Я и сам много чего в «минусе» насмотрелся, - бубнил сзади Пыльченко, с трудом поспевая за ним.
– Я в Питер ездил, на Василь­евский остров... Там трасса есть, «Пузыри» ее прозва­ли... Там когда-то, еще в 90 -е, несколько трупов нашли, там маньяк какой-то орудовал, что ли. Я туда один

спу­скался, ночью... И видел. Точно видел, вот как вас сей­час... Фигура, из снега вылепленная. Девушка. Грубо так, будто наспех... даже следы пальцев видны на лице. Но, как бы сказать... Пропорции, все такое. Мастерски сделано... Она стояла посреди коллектора. Там трубу прорвало, вода всюду, и она прямо в воде. Только вмес­то рук у нее две ветки торчали. Как у снежной бабы. А на голове...

— Ведро, — предположил Леший.

— Нет. Волосы. Будто парик нахлобучили... Тоже на­спех, криво. Я испугался здорово. Встал, фонарь держу перед собой. Холодом тянет. И вижу, как с нее снег от­валивается комьями... Это в сентябре было, товарищ майор. Плюс двадцать. Никакого снега и в помине не было.

— И что? — Леший приподнял маску регенератора, сплюнул. — Полоснул ее, суку, бритвой своей... Оккама. И пошел дальше. Всех делов.

— Мне не до этого было тогда, товарищ майор...

Пыльченко продолжал плестись сзади, говорил с трудом. Леший немного сбавил шаг.

Я потом на часы глянул. Двадцать минут стоял, как прибитый к месту. Она на куски разваливалась. Таяла. Потом в какой-то момент ахнулась в воду. Брызги...

И все. Я подошел и ничего не увидел — ни парика, ни веток этих. Там неглубоко было совсем. И течение сла­бое. Ничего не нашел...

— И ладно. Зачем ты мне это рассказываешь, Пыль­ченко?
– Леший оглянулся на него с раздражением. — Ну, подшутили над тобой питерцы, слепили какую-то дуру из парафина, ветки воткнули... Думаешь, ты один такой умный? Думаешь, я бы на твоем месте не догадал­ся?

— О чем? — не понял Пыльченко. — А-а... Нет. Никто надо мной не.шутил. И парафин в воде не растворяет­ся... Да и как бы ее туда затащили? Чтобы в «Пузырь» попасть, надо четыреста метров по-пластунски... И лю­ка всего два - на входе и на выходе... Нет. Это ничего не объясняет.

— А что объясняет?
– не выдержал, рявкнул Леший.

— Ничего. Это была галлюцинация, товарищ май­ор, — проговорил Пыльченко как-то испуганно даже. — Очень четкая... «Непрозрачная», как говорят наркома­ны. Типичный случай отравления бутаном. Мне потом рассказали, что под Васильевским много газовых лову­шек, они очень мелкие... Ну, непромышленные как бы. И часто сами по себе открываются, лопаются как бы. Там все это...

— Иди ты нах.., Пыльченко, — сказал ему Леший рав­нодушно. Он уже устал злиться. — Я понял тебя. Только я ни к кому со своими карликами не лез. Мне до жопы, есть они или нет. Лучше бы не было. И заткнись. Хва­тит об этом.

Они молча дошли до выхода из северной ветки. Стук «веселого барабанщика» стал громче. Со стороны «Чер­товой пещеры» пробивалось тусклое зеленовато-серое зарево, которое можно увидеть,

только если выключить все фонари и минуты три пялиться в темноту. Но Ле­ший видел его и так. Хотя и не знал — что это такое и ка­кое воздействие оказывает на человеческий организм.

— Гнилое это место, Пыльченко. Уходить надо, дра­пать, пока сам не того...

Он осветил напарника. Тот зажмурился от яркого света, остановился.

— Это я не про «минус», сам понимаешь.

Пыльченко молчал. Он понял. Леший отвернулся и потопал дальше.

— Пошли, пошли, боец. Не отставай. Это у них гал­люцинации, а не у нас. Типичный случай, понимаешь!..

В тишине отчетливо щелкнул зажим маски. Леший сплюнул.

— От гнили всякой и галлюцинации.

* * *

Квартиры Москвы

Почтальон не всегда звонит дважды, как в названии фильма. И трижды звонит, и четырежды. Сколько по­требуется, Полные сдобные почтальонши в наброшен­ных на плечи курточках — словно выбежали на минутку из дома. Бегут, звонят, звонят. И почему они такие пол­ные, раз им так много приходится бегать? Лица не то чтобы непривлекательные... Неуловимые. Заказное письмо из банка, телеграмма о смерти, повестка, по­вторное извещение на бандероль - лицо ничего не под­скажет. Сперва распишитесь. Вот здесь. Всего доброго. У нее еще восемь адресов.

— Кто там, Миша?

Михаил Семенович Поликарпов, бывший хитроум­ный директор «Металлопторга», чемпион Госснаба по преферансу, стоял в прихожей, с озабоченным видом изучая некую серую бумаженцию. Держал он ее в руках так, будто ему вручили ее вместе с подзатыльником.

— Миша-а? — донеслось опять из гостиной.
– Оглох, что ли?

— A-а!.. Ну да!.. — отозвался наконец Михаил Семе­нович, не отрывая застывшего взгляда от листка. — М-м... это... Почтальон приходил!

Жизнерадостный смех и аплодисменты аудитории. Инна Сергеевна смотрела в гостиной вечернее ток-шоу.

— От Зуевых телеграмма, что ль?

Михаил Семенович не ответил. Даже не услышал, кажется. Тихо, по-следопытски, перекатываясь с пятки на носок, он прошел по коридору и остановился у ком­наты сына. Деликатно постучал.

— Дима. Дим. Открой, слышь.

Дверь приоткрылась. Там показалось молодое румя­ное лицо с несколько наигранной и так не идущей ему диггер-готской мрачностью в глазах.

— Не тарахти, погоди, - пробасило лицо в телефон, который держал у уха. — Ну, чего тебе?

— Тут повестка... Из зфэсбэ. Это тебе... — Миха­ил Семенович протянул сыну серую бумаженцию. И шепотом: — Ты мне можешь объяснить, что это та­кое?

— Какая еще эфэс...

Дима взял повестку. Прочел. Рука с телефоном опус­тилась. В трубке продолжал трещать чей-то беззабот­ный голос: «...и сидит в этой вентиляхе, зубы скалит... Я ему, ты чё, уёбок? А он мне... Ты слышишь, Рыба?.. Алё?..».

— Что там у вас такое, мальчики? — возникла, откуда ни возьмись, Инна Сергеевна в чем-то ярком, как гла­диолусовая клумба. — Я тут как раз собиралась поста­вить...