Освобождение Вены: роман-хроника
Шрифт:
Было уже светло, когда в блиндаж вошел незнакомый полковник.
— Билибин, — представился он. — Из штаба фронта.
— Чем могу служить? — поднялся Блажевич.
Он был почти на полголовы ниже молодцеватоподтянутого прибывшего и выглядел значительно старше.
— Меня к вам направил генерал Бирюзов. Нужно уточнить обстоятельства гибели полка.
— Почему гибели? — не выдержал Блажевич. — Третий батальон, шестая рота, минбатарея полка целы.
— Не будем спорить, товарищ полковник. — Билибин оглянулся, встретил взгляды офицеров. —
— Другого нет. Здесь будем говорить. — Комдив обратился к одному из офицеров: — Передайте начальнику штаба: пусть сам решает дела, без меня.
Прибывший сел напротив комдива, достал из сумки записную книжку, карандаш.
Еще в пути он мысленно вел диалог с командиром дивизии, пытаясь уличить его в ошибках. «Главное в бою — это твердое и постоянное управление. А у вас связь — основа управления — оказалась неустойчивой. Потому-то вы и потеряли управление».
Билибин не был знаком с Блажевичем. Однако знал, что тот в должности недавно. Следовательно, недостаточно опытен. Вот и допустил промах.
Но разговор получился совсем иным.
— С чего начнем? — спросил Блажевич.
— Начнем с положения полка и дивизии до шестнадцати ноль-ноль.
Полковник расстелил на столе карту, и оба склонились над ней.
Комдив говорил, а полковник слушал, иногда всматривался в карту и снова писал.
— А где полковое знамя? — спросил он вдруг.
Блажевич до боли сжал пальцы в кулаки. Знамя во время боя находилось при штабе полка. Это он знал точно. Но где оно сейчас — сказать не мог. А если знамя утеряно, полк подлежит расформированию. Такой существует порядок. Потеря знамени — это позор.
— Пока неизвестно, где знамя, — тихо ответил Блажевич.
— Выходит, знамя утеряно?
— Не утеряно. Пока неизвестно, где оно… Также как неизвестно и положение полка.
— Но ведь вы же донесли, что полк и штаб попали в окружение и, возможно, погибли.
— Последнее не писал. Не мог хоронить живых… А уж если полк и погиб, то погиб он в неравном бою, не отошел, не сдал своих позиций…
Беседа двух полковников продолжалась более получаса. Опытный Билибин задавал вопросы и порой ставил Блажевича в тупик. Тот горячился, с трудом сдерживал себя, чтобы не наговорить лишнего.
— Возду-ух! Возду-ух! — послышалось снаружи.
Заработали расположенные неподалеку зенитные орудия. Они били отрывистой скороговоркой, посылая в небо один за другим заложенные в обойму снаряды.
Орудиям вторила долгая дробь крупнокалиберных пулеметов и резкие, отрывистые выстрелы противотанковых ружей.
— Выйдем! — Блажевич поднялся и шагнул к выходу. За ним поспешил Билибин.
Первыми, кого они увидели, были солдаты-«пэтээровцы». Один, упираясь руками в сошки противотанкового ружья, удерживал на плече ствол, второй с колена целил в небо.
А в небе, усеянном пухлыми, словно клочки ваты, облачками разрывов, вспыхивали все новые и новые облачка. С земли стремительно тянулись вверх цветные трассы пулеметных очередей.
В гуще этих облачков плыли тупорылые самолеты с короткими, будто обрубленными, крыльями. Они уже, казалось, пролетели, когда передний, сверкнув крылом в луче солнца, устремился вниз.
Рев моторов, скороговорка зениток, пальба из ружей, пулеметов, винтовок — все слилось в сплошной хаос звуков, разрываемый тяжелыми взрывами бомб…
— Ну что, продолжим разговор? — спросил Блажевич Билибина, когда самолеты, отбомбившись, улетели.
— Мне все ясно.
— И какой же делаете вывод?
— Вы повинны в потере полка. — Полковник повернулся и направился к лощине, где его поджидал автомобиль.
По возвращении в штаб командующий вызвал полковника Билибина. В кабинете находился и генерал Гуров.
— Так какое же ваше предложение? — спросил генерал Толбухин.
— Мне трудно предлагать, — уклончиво ответил Билибин.
— А все же? — потребовал Гуров.
— Полагаю, что для пользы службы Блажевича следует от командования освободить.
Командующий сидел, наклонив, над столом большую голову. Пальцы рук туго переплетены. При последних словах оторвал взгляд от стола, изучающе посмотрел на полковника.
— А вы не говорили с генералом Цветаевым?
— Никак нет.
— Где сейчас Блажевич?
— Он здесь. Ждет вызова, — ответил адъютант.
— Освободить комдива в разгар операции?.. — произнес генерал неопределенно. Расстегнув пуговицы гимнастерки, вытер платком выступивший пот.
— Вам, полковник, приходилось командовать полком? — спросил командующий Билибина.
— Никак нет.
— Я так и понял… Впрочем, штабная служба тоже нелегка. — Он понял, что служба офицера определенно прошла в больших штабах. — Снять с командования — дело несложное.
Толбухин вспомнил, как в марте прошлого года его самого освобождали от должности, обвинив в неспособности руководить войсками. Он тогда был начальником штаба Крымского фронта.
И еще подумал, что не напрасно ли теряет время на разбирательство, когда мог бы сразу отстранить офицера — и дело с концом. Но тут же отверг некстати мелькнувшую мысль.
А генерал Гуров вспомнил Сталинград и те нескончаемые ни днем ни ночью бои, в которых сгорали не то что полки, а целые дивизии…
Блажевич с волнением переступил порог кабинета.
— Рассказывайте, как потеряли штаб полка, почти два батальона и знамя?
— Знамя вынесли, товарищ командующий.
— Когда?
— Сегодня. Старшина Утицын, знаменщик, вынес его. Сам ранен, отправлен в госпиталь, а знамя сохранено.
— Это хорошо… Рассказывайте об остальном.
Стараясь не сбиваться на второстепенное, полковник стал объяснять, как дивизия вела бой, в какую сложную обстановку попал полк майора Грушевского, какие были приняты меры им, командиром дивизии Блажевичем, чтобы удержать позиции и не дать противнику распространиться.