Освобождение

Лейк Кери

— Оу, это как раз то, чего я хочу, любовь моя. Отыметь тебя этой штукой и убедиться, что любой хрен, который попытается тебя после этого трахнуть, быстро поймет, кому ты принадлежишь.

— Пожалуйста, Кэлвин. Не делай этого.

— А знаешь, как он это поймет? — продолжает Кэлвин. — Просто, если кто-нибудь попытается засунуть в тебя свой член, ты сразу вспомнишь, как это больно, когда тебя трахают горячей плойкой, и скажешь ему, что эта киска принадлежит мне. Кэлвину Бьянки.

— Нет, пожалуйста.

Он прикладывает палец к щипцам для завивки, видимо, проверяя

достаточно ли они нагрелись, и на его лице проступает злая усмешка.

— Динь! Динь! Прямо с пылу с жару, детка.

Когда он подносит их ко мне, я брыкаюсь и извиваюсь, и от страха мое поле зрения начинается уменьшаться. Оно сужается до тех пор, пока единственное, что я вижу, — это плойка у меня между бедер.

18.

Дэймон

Как ни странно, великодушие не всегда было моей сильной стороной. Так что тот факт, что я стою у двери Айви, подтверждает мою веру и то, как далеко я ушел от человека, который десять лет назад всадил бы пулю в череп любому, кто признался бы в причастности к убийству его семьи. Долгие годы выслеживая людей, одно я могу сказать точно: этот парень отыскал бы адвоката независимо от того, дала бы Айви ему эту карту или нет. Конечно, она сэкономила ему некоторое время, дав информацию о точном местонахождении Розенберга, но любой стоящий убийца нашел бы другой способ, а уж если у него имеются такие связи, о которых говорит Айви, удивительно, что он вообще стал с ней возиться.

Если только это не было его уловкой, чтобы в дальнейшем на нее давить.

Он неизбежно нашел бы мою семью, и если его действительно нанял мой отец, то вполне логично, что меня оставили в живых. Старый ублюдок всегда хотел превратить мою жизнь в ад, так почему бы не потушить пламя бензином, отняв у меня единственную надежду на спасение? Единственное, ради чего я тогда жил.

Позади меня раздается какой-то шум, и, развернувшись, я вижу уже знакомую мне миссис Гарсиа.

— Бы должны ей помочь. Айби в беде. Пожалуйста, помогите ей.

— Что случилось?

— Этот мужчина бернулся. Он такой злой! Я знаю, что он собирается причинить ей боль. Я бызбала полицию, но они никогда не приезжают, — она дёргает подбородком в сторону двери и хмурится. — Они его друзья.

Схватив меня за рукав, женщина смотрит на меня серьезными, полными тревоги глазами.

— Помогите ей. Пожалуйста.

Прошмыгнув к себе в квартиру, она закрывает дверь так, словно задраивает люк перед бурей.

Может, так оно и есть.

Гнев накатывает на меня темной тучей, я поворачиваюсь к квартире Айви и колочу в дверь. По венам, словно старый друг, струится что-то ледяное и знакомое, подтачивая мою железную выдержку и лишая самоконтроля. Под приставшим к моей коже покровом праведности полыхает всепоглощающий огонь, грозясь обнажить то, что скрыто у меня внутри.

Я опускаю взгляд, чтобы он не увидел моего лица, и долблюсь в дверь, на этот раз сильнее, готовясь ее выбить.

— Ты

еще что за хрен? — раздается из-за двери его голос, и у меня такое чувство, будто я где-то его уже слышал.

— Отец Дэймон Руссо из католической церкви Святой Марии, — сквозь стиснутые зубы отвечаю я, с трудом скрывая свою ярость. — Я просто зашел проведать Айви.

— С ней все в порядке! Уходите.

— Извините, но я не могу этого сделать, — до боли сжав кулаки, я твержу себе, что не должен его убивать. После наказания я могу его пощадить, но мне ли не знать. Если он причинил боль Айви, пощады ему не видать. — Я знаю, что она потеряла бабушку, и мне бы очень хотелось ее навестить.

— Слушай, придурок…

Как только дверь распахивается, я бросаюсь на него и бью со всей силы. От удара парень падает на задницу, и через несколько секунд кидается на меня, прямо мне в живот. Словно полузащитник, он толкает меня к стене, и я ударяюсь спиной о зеркало, которое тут же падает на пол.

Мне удается стиснуть в захвате его голову и, ударив кулаком в лицо, сломать ему нос.

— Черт! — рухнув на пол, он зажимает нос, но даже это не мешает ему снова на меня броситься.

Я получаю по ребрам, а он наносит удар за ударом, практически выбивая из меня дух. Блокируя следующий выпад, я размахиваюсь и ломаю ему челюсть, от чего его голова откидывается в сторону в вихре кровавых брызг. Еще один удар отбрасывает его в противоположном направлении. Другой — рассекает ему губу.

Упав на пол, он слабо отбивается от моих ударов, пока мою руку не пронзает острая боль. Остановившись, я вижу торчащий из моего бицепса нож. Эта заминка стоит мне следующего выпада, он взгромождается на меня, колотя кулаками по моим рукам, которыми я прикрываю лицо. Удар за ударом ослабляют мои мышцы, тело горит, словно в огне. Он поворачивает в моей ране нож, и я рычу от взрывающей мозг боли.

Я поднимаю голову и впервые вижу его лицо.

Он смотрит на меня.

Винни Бьянки. Я вырос с этим ублюдком в Нью-Йорке. Он был моим лучшим другом и часто помогал мне в работе на моего отца. Только тогда мы не называли его Кэлвином. Он безуспешно косил под гангстера. Пацан, чья семья отреклась от него за то, что он болтался с сыном Энтони Савио. Какое-то время он служил в армии, а потом его отправили за океан. Кончилось всё тем, что он долго страдал от посттравматического расстройства и попал на работу в службу безопасности, также известную как заказные убийства и, выполнив пару заказов для моего отца, быстро завоевал его доверие.

Вот уж кого не ожидал здесь увидеть.

— Ты мерзкий сукин сын! — я ощущаю внезапный прилив сил и, воспользовавшись тем, что у него на лице тоже отразилось потрясение, сбрасываю его с себя.

— Какого хрена? Я думал... думал, что ты умер. О тебе не было ни слуху, ни духу.

— Ты убил мою семью, — я выдергиваю из руки нож, прикрывая ладонью сочащуюся кровь.

— Это была просто работа. Ничего личного. Я не хотел этого делать, но твой отец отвалил мне кучу денег.

— Зачем? Зачем забирать у меня все, что было мне дорого?