Освобождённый
Шрифт:
– Ну, Москва дальше.
– Москву не бомбят.
– А Вольный это разве передовая?
– Ух, ты какой умный стал – передовая, тыловая! Там военное положение, и этим всё сказано. После войны напишешь свою историю. Да и в Таганроге я здесь тебе столько тем найду, не переваришь.
Неодобрительно слушавшая мужской разговор Виктория Николаевна выдержала свою паузу и тихо вставила:
– А у меня в Вольном подруга жила. Её туда давно ещё, в восьмидесятые годы, наверное, командировали на какой-то завод, филиал нашего, таганрогского. Так Машка поработала на нём немного, а потом удивила всех, представьте, замуж за шахтёра вышла. И осталась там. Я на свадьбу ездила, ох и гуляют эти шахтёры, скажу я вам, мальчики! Еле выжила. А после того
– Мать, помолчи, – перебил Владимир Алексеевич.– Не начальству решать – подставлять человеку голову под снаряды или нет. Давай так, сынок, пока отдыхай. Поможешь тут мне немного с крышей, а потом будет видно. Может, эта твоя тема с запиской сама отпадёт, как никому не нужная.
Максим жадно выпил холодный чай и, нахмурившись, отодвинулся в угол кухни. Он был опечален тем, что поиск героев записки осложнён большим расстоянием, непонятной логистикой, ещё и необходимостью ехать в зону боевых действий. Впрочем, он всё равно решил для себя обязательно связаться с Арсением Викторовичем и попросить его благословения на написание материала о послании в бутылке.
Как только все церемонии родительско- сыновней встречи закончились, Максим уединился в спальне и набрал шефа.
– О, рад слышать, тебя Макс. Нормально ли доехал? Как погода на Юге России? – отозвался Арсений Викторович. Максим поприветствовал директора и вкратце изложил ему суть и сюжет предполагаемой авантюры с запиской. На что услышал чеканистое: «Нет!»
– А почему? – растерянно спросил Максим.
– Я должен ещё раз повторять то, что многократно объявлял, в том числе и в твоём присутствии? – тяжело дыша, ответил Арсений Викторович, Макс даже представил его насупившееся похолодевшее лицо. – Хорошо. Я повторю индивидуально для тебя. Для нас нет этой территории. Для нас нет этой войны. Для нас нет этих людей, которые там воюют или пишут записки. Для нас нет беженцев или пострадавших, как бы жалко их не было. Это не Россия, это не наши граждане, это не наша тема и не наше поле для деятельности. И не будет нашей, даже, если меня об этом попросит лично президент. О какой командировке может быть речь? Я понятно объяснил? Тогда конец связи, много дел. Набирайся сил и не отвлекайся на всякую ерунду.
– С ума сойти! – воскликнул Максим, отчаянно бросив на кровать свой телефон. – Вот это поговорили. Как будто ноги вытер. В душу плюнул. Сволочь! Мучитель!
Каким-то неведомым ему чувством Максим в этот момент вдруг ощутил и отвращение к своему начальнику, и свою незримую причастность к странному добровольцу Сане, к неоднозначным словам Серёги Першина об одной с Украиной стране. Ведь действительно, государства разные, а страна одна. И у мамы есть подруга юности за ленточкой, которую она выдавала замуж в Вольном. И мама Серёги –полтавчанка. Подумав о ней, Максим вдруг вспомнил этот высокий разрез красного халата и глубоко проникающий немного лукавый зелёный взгляд.
«Да что же это такое? Неужели влюбился в мамочку?» – внутренне одёрнул себя Максим, но справиться с нарастающем волнением при воспоминании о понравившейся ему намного старшей женщине был не в состоянии.
Первый день отпуска снова начался с мыслей о матери Сергея Першина. Фантазии до приятной ломоты в груди бродили как засахарившиеся сладкие ягоды, баламутили засорённое воспоминаниями сознание, и не отпускали.
« Какая у нас с ней разница? Как бы она меня приняла, явись я к ней без приглашения? И как бы к этому отнёсся Серёга? Впрочем, он живёт далеко, и знать об этом ему вовсе не обязательно. Мало ли, с какой просьбой я могу обратиться к его матери. Имею ведь право, мы взрослые самостоятельные люди. Отца у Серёги нет – это точно, он погиб ещё в его детстве, но вдруг есть ухажёр, любовник? Господи, а ведь я о ней ничего не знаю, ни где она работает, ни даже как её зовут», – перебирал в голове вопросы Максим, напряжённо мечась по спальне то в одну, то в другую сторону.
Наконец, в этом жужжащем рое дум вызрело смелое и кажущееся безумным решение – купить цветы, шампанское и явиться к Першиной, прямо сказав ей, что она свела его с ума с первого взгляда. И пусть эта манящая всем своим утончённым существом возрастная красавица принимает решение – пустить его в своё жилище или навсегда закрыть дверь. В конце концов, никто ничего не теряет.
Наскоро позавтракав и выслушав недовольные реплики матери, Максим надел свой единственный ещё не ношенный чёрный костюм, купленный на возможный праздничный случай, и вышел в город. По дороге на улицу Фрунзе купил цветы, шампанское, коробку конфет, хотел приобрести ещё духи, но потом вспомнил, как на такие презенты реагировала его бывшая московская девушка, мол, духи выбирает не мужчина, а женщина, и отказался от этой затеи, отложив её на более подходящий случай. Остановившись у крашеной почему-то в траурный чёрный цвет подъездной двери, обнаружил, что на ней установлен домофон. Вчера он не обратил на эту деталь внимания, не запомнил и номер квартиры. Пришлось напрячь память и высчитать номер квартиры по её месторасположению и этажу – второй этаж направо. Позвонил несколько раз, ответила полная тишина.
– А вы к кому? – раздался сзади старческий голос, по всей видимости, пожилой соседки, невысокого роста, с большой сумкой, установленной на двухколёсной тачке-кравчучке.
– Я? – замешкался Максим. – Я …к Першиным. Но не отвечают.
– А-а, к Ирочке? Так она сейчас на работе.
– А где она сейчас работает или когда будет, не знаете? – спросил Максим, сделав ударение на слове «сейчас», как будто он знал, где Ирина трудилась раньше.
– Будет, наверное, после обеда. А работает она во Дворце молодёжи, бывший комбайновый, если знаете. Это чуть выше на углу Гоголевского и Петровской, – показала направление старушка. – А вы, наверное, её воспитанник? Да, у неё все красавцы. Залюбуешься!
Максим почтительно кивнул, не отвечая. Поблагодарил. Он хорошо помнил, где находится Дворец молодёжи, и, не теряя ни минуты, быстро зашагал вверх по улице. На входе в здание его остановила полная женщина средних лет, дежурная с сипловатым голосом:
– Ой, а вы уже опоздали, молодой человек, отчётный концерт закончился. Гости разъехались. Но, если что, можете пройти, они в кабинете директора ещё сидят.
– Извините, я ищу Ирину Першину, – не узнавая себя, с заиканием произнёс Максим.
– Так и Ирина Степановна тоже там, пойдёмте, молодой человек, не стесняйтесь, у нас тут не кусаются.
Перед дверью в кабинет директора Максим осознал всю нелепость возникшей ситуации. Просто так зайти в кабинет руководителя дворца, с цветами и шампанским, где сотрудники отмечают окончание какого-то отчётного концерта – это не входило ни в какие, даже самые абсурдные планы. И как представиться коллективу? Да уж, в образе Остапа Бендера в поисках своей мадам Грицацуевой Максиму бывать ещё ни разу в жизни не приходилось.
– Извините, а нельзя мне не входить, а позвать сюда Ирину, э-э-э, Степановну? – заискивающе подавшись немного вперёд, как можно более тихо и вежливо спросил Максим.
– Так зачем, поздравите её прямо там, она сегодня защитила звание коллектива, у неё праздник, проходите, – ответила дежурная и буквально толкнула Максима в кабинет.
В объёмную, но стройную фигуру Гущина тот же час вопросительно вгрызлись два десятка изумлённых любопытствующих женских глаз. В пересохшем горле заперчило, щёки залились красным цветом, чего с Максимом не случалось, пожалуй, со школьной скамьи. Надо было срочно придумать какую-то легенду своего появления здесь, похожую на правдоподобную.