От Адьютанта до ег? Превосходительства

Владимирова Елена Викторовна

Нужно соединить несоединимое. Важно все: темпоритм спектакля, его оформление, игра артистов. Играть самому в своем же спектакле трудно. Это как в симфоническом оркестре. Дирижер никогда не играет во время концерта на музыкальных инструментах, хотя владеет ими.

Я создаю классический вариант, без всяких кукишей в кармане. Сегодняшний зритель тянется к традиционному искусству, может быть, потому, что другое впихивается насильно. Я знаю, что, когда ребенка перекармливают, у него начинается отрыжка. Я думаю, что у наших зрителей она уже началась. У нас же на сцене только классика и исторические пьесы. И, что меня радует, зрителей много. Причем молодых.

Актер живет ролями — это старая и вечная истина. Сколько их у меня было в театре и кино… А

сколько прошло мимо, не состоялось. Я, например, знаю, убежден, что мог бы сыграть Освальда в «Привидениях». Эта роль идеально подходила мне, но судьба распорядилась иначе. Жаль, что я мало сыграл комедийных и характерных ролей. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, «Летучая мышь» — одна из моих лучших работ в кино.

Каждый поставленный фильм и спектакль — это тоже прожитые тобой жизни. Увы, искусство театра зыбко и сиюминутно. Остаются книги писателя, даже если их не напечатали при жизни автора, остаются картины художника, остаются фильмы, диски. Спектакль исчезает. Он живет какое-то время, пусть даже относительно долгие годы. А потом… И не бывает двух одинаковых спектаклей. Сыгранный сегодня — не повторится. Завтрашний будет чем-то иным. Зал другой, настроение другое, да мало ли обстоятельств, влияющих на спектакль. Мы творим здесь, сегодня и сейчас. Моего Хлестакова и Кирюшу Ки-сельникова, Пэпино и Сирано уже никогда не увидит зритель. Зато мои работы на телевидении — в «Обыкновенном чуде» и «Летучей мыши» — остались. Мне радостно, что они под Новый год обязательно появляются на экране.

Сейчас в моем репертуаре царь Федор Иоаннович, дядя Ваня и Тригорин. У меня уже несколько лет нет новых ролей. Но я считаю, что, как художественный руководитель, не имею права каждый сезон давать себе роль, хотя режиссеры предлагают мне довольно интересную работу в своих спектаклях. Но если каждый сезон я буду выходить в новой роли, меня не поймут коллеги. Им ведь тоже хочется реализоваться. Я считаю, что могу позволить себе это раз в два сезона, не чаще.

Есть роль, которая соответствует моему возрасту, которую мне бы очень хотелось сыграть, — король Лир. Я несколько лет возвращаюсь к этой пьесе. Перечитываю ее примерно раз в три месяца. Иногда останавливаюсь и откладываю. Я понял ее пока наполовину.

Чтобы ее понять, надо было, чтобы выросла моя дочь, появилась внучка, чтобы кто-то из моих учеников меня предал. Надо было через эго пройти, потому что мне нужны эмоциональные вещи. Без эмоций, без видения, без сердца, без отношения к партнеру, без темперамента, без определенных физических данных, без обаяния актер не может сыграть хорошо роль.

Нельзя сыграть Отелло, не имея темперамента. Если у тебя нет внутренней заразительности, если у тебя слабый голос, Отелло тебе не сыграть. Как бы тебя ни убеждали, что это новое решение. Одно умение пластично двигаться, согласно мизансцене и отчетливо, по всем правилам дикции произносить слова никого не сделает актером, равно как и никогда не спасет даже великолепными словами выписанный персонаж. Герой не исторгнет слез, не пробудит сострадания и гнева, не вызовет улыбки публики, не встретит ответных чувств, не обретет любви, пока всем этим его не одарит сам исполнитель, способный своей страстью, порывами души, живыми ощущениями наполнять каждое слово, каждое движение, каждую минуту пребывания в роли.

Меня интересует, почему человек отдал власть, что с ним случилось. Я смотрел многие спектакли «Короля Лира». Пока меня не убедил ни один. Фильм Григория Козинцева для меня — наиболее приемлем. Юри Ярвет прекрасный актер, но я хочу разобраться сам. Главное для меня понять, почему он так поступил со своими дочерьми, почему решил разделить королевство. Иногда его играют сумасшедшим с самого начала. Безумными представляются и его дочери Гонерилья и Регана.

Я нс видел пи одного спектакля, где первую сцепу исполнитель играл бы, улыбаясь каждой дочери. Лир любит каждую. Самой младшей он улыбается больше всех. Можно улыбаться глазами, а можно — сердцем. После

того как он получает от нее ответ, мне кажется, должна быть самая большая пауза, которую можно выдержать на сцепе. Это можно понять с годами.

Теперь я подхожу к концу пьесы. Причину трагедии Лира я уже понял. Может быть, стоит потихонечку начать, но я никогда не спешу.

Я говорил о несыгранных ролях и о трудностях нашей профессии. Ыо убежден, интереснее и лучше ее все равно ничего нет. А потому могу считать себя счастливым человеком. В детстве заболев театром, я только мечтал увидеть вблизи своих кумиров, властителей дум. Моя мечта осуществилась. И если прав был Шекспир и весь мир — театр, то я могу пожелать, чтобы повезло всем честным исполнителям больших и малых ролей. Пусть ни одна прожитая сцена не вызовет горького эха в памяти.

Иногда я слышу мнение, что театр умирает, но я знаю, что театр не умрет, пока бьются сердца, существует любовь и есть наивные люди, которые покупают билеты и продолжают ходить в театр.

И это все о нем

ТАЛАНТЛИВЕЕ ВСЕХ

Рассказывает Виктор Борцов

В пыли студийных коридоров В те дни болталась молодежь. Отрывки сплетен, всплески споров, Мельканье личик, лиц и рож. Из стихотворения Романа Филиппова

Когда я держал экзамен в Щепкинское училище, один из студентов, помогавших приемной комиссии, проболтался — оказывается, на втором туре они нам ставили отметки. Он запомнил фамилии, а так как я был среди пяти отличников, то поинтересовался, кто же еще входит в эту группу. Мне стало интересно послушать, как они читают. Этот студент назвал мне фамилии. Я видел, как вошел хрупкий молодой человек в двубортном в полоску пиджаке, который, кажется, был ему велик размера на два. У него были гладко зачесанные волосы с пробором сбоку, а на пол-лба спадал какой-то гитлеровский чуб. Читал он стихи Маяковского «О советском паспорте». Читал так громко, что не надо было напрягать слух, чтобы услышать их за дверью. Честно говоря, никогда я не слышал более шумного чтения Так я и увидел впервые Юрия Соломина.

Нас приняли, и мы оказались в одной группе. Помню, когда заканчивалась лекция, он первым выбегал из аудитории и с криком подпрыгивал почти в шпагате таким он был подвижным. Играл он много, и самых разных людей. В основном каких-то Ти шек, Гришек, Мишек. Но мог сыграть совершенно неожиданного деда Леху. Казалось, его интересовало все.

Года через два мы решили сфотографироваться Выбрали фотостудию в проезде Художественного театра, там делали очень красивые фотографии, похожие на открытки. Когда мы получили фотографии, я посмотрел на фото Юры в профиль и только тут заметил, что из провинциального мальчика с гитлеровским чубом он превратился в привлекательного молодого человека, чем-то очень похожего на Жерара Филипа. В нем явно чувствовалась интеллигентность

Шло время. На втором курсе у нас появилась новая студентка с огромнейшей косой. Почему-то эта коса очень раздражала Веру Николаевну Пашенную Несколько раз она даже заставляла ее распускать, чтобы убедиться, что коса действительно настоящая Новую студентку звали Олей, и пришла она к нам из Школы-студии МХАТа. Там считали, что она «слишком Ермолова». У нас же она как актриса заняла первое место среди девушек и играла очень много. Каждый раз, давая Оле новую роль, Вера Николаевна говорила: «Ну, уж тут-то придется косу остричь». Оля же очень дорожила косой и не сдавалась. Когда ей пришлось в каком-то водевиле играть старуху, для нее сшили специальный чепец, куда прятали косу. Среди мужского населения нашего курса в нее были влюблены многие, но Юра победил всех.