Шрифт:
Глава 1. Ирис. Испытание, кролик и лиловая проверщица
В окно настырно билась муха, снова и снова ударялась о стекло и с жужжанием отскакивала, словно резиновая игрушка на веревочке.
Очень маленькая игрушка, — тут же мысленно поправила себя Ирис. — Потому что игрушки у людей обычно куда крупнее.
В аудитории было жарко и душно, и не нужно было сверяться с показателями, чтобы это понять. Хватало и взгляда на пухлую даму в тесном лиловом платье, которая сидела на почетном стуле у самой доски. Она обозревала испытуемых — или, точнее, воспитуемых — снова и снова
Ирис старалась на нее не смотреть. Люди в Центре появлялись не каждый день, но уж появившись, путали ей все мысли.
Вообще-то разницы между омегой высшего, десятого разряда и обыкновенными людьми нет. Именно так ее учили с самого подключения — вернее, рождения. В этом вся суть омеги: она — человек. Такой она должна казаться, успешно закончив обучение в Центре. Человек не отшатнется, не испугается и даже не поднимет бровь, стоит ему встретить на улице омегу. Омега не выдаст себя ничем. Да и выдавать ей нечего: ведь она — человек.
На деле, конечно, было одно важное отличие. Именно это отличие и делало омегу особенной, давало ей неоспоримые преимущества перед слабым, предвзятым, необъективным человеком — так говорили в Центре. Насколько понимала Ирис, люди умели чувствовать боль, жару, страх, радость и множество других малопонятных для нее вещей, которые проходили на уроках эмоционального воспитания. Ей такая оценка действительности казалась лишь досадным дополнением, без которого нельзя называться человеком. Но не усвоив того, что чувствует человек, не выучив названия, симптомы, реакции и не наловчившись все это успешно имитировать, десятого разряда не видать. Конечно, сигналы о раздражителях в ее мозг поступали, но ощущениями в человеческом смысле они не были: она могла отключить эти сигналы в любую минуту. Вот в этом и состояло то самое преимущество: омеги не умели страдать, а это делало их существами совсем иного толка. Непробиваемыми, непоколебимыми, невероятными. В Центре омег называли последней версией человека — улучшенной, исправленной и дополненной.
Если не считать этого маленького исключения — неспособности чувствовать — Ирис, как и десятки других омег, готовили стать первоклассными людьми.
Но Ирис казалось, что у нее ничего не получится.
Лиловая проверщица в тесном платье выводила Ирис из себя. И не просто отвлекала, мешала сосредоточиться или плясала ярким пятном перед глазами. Всю эту информацию вместе с системой визуального восприятия можно было просто-напросто отключить. Дело было вовсе не в этом.
Женщине было жарко. Чертовски жарко. Вся ее нервозность, неустроенность и раздражение передавались Ирис, но на знакомые сигналы эти живые, почти что осязаемые картинки в ее голове походили мало. Они не просто несли информацию, как привычные сигналы. Они запускали в ее организме цепную реакцию: заставляли процессор в ее мозгу работать быстрее, лезли в системы, нарушали привычные связи. Они порождали хаос и сумятицу, а от невозмутимости омеги не оставалось и следа. По крайней мере, изнутри.
Впервые эти странные ощущения Ирис пережила несколько лет назад, но о подозрительных данных, которые вмешивались в работу ее систем, расспрашивать не осмелилась. Вот что она усвоила, забивая себе голову все новыми и новыми файлами из Библиотеки: ничего подобное омеги чувствовать не должны. Они вообще ничего не чувствуют, а уж
Молчать и натягивать равнодушное личико Ирис было не в новинку, но каждое появление человека становилось для нее испытанием. Она знала, что неумение сыграть прилежную омегу может стоить ей жизни. И хотя омегам все равно, жизнью Ирис дорожила. Ее «страх смерти» основывался на простой машинной логике: жизнь, возможность учиться и развиваться — это единица, а смерть, пустота и ничто — это ноль. Выбирая между нулем и единицей, сомневаться не приходилось даже омеге.
О печи Ирис слышала не раз. Учителя, воспитатели, механик-прим и Человек-Без-Имени говорили о ней так, будто в ней пекли вафли и пироги. Никто и не думал шифроваться, а Ирис давным-давно поняла одно важное правило: ошибки сжигают, даже очень дорогие — а все потому, что несовершенство заразно. Один дефект вызывает другой, а дальше — как карточный домик. Рухнет все, и оглянуться не успеешь.
Тем, кто сошел с конвейера без изъяна, бояться этих разговоров нечего. Во-первых, бояться омега не умеет. А во-вторых, исправную омегу сжигать не за что.
Но Ирис родиласьувечной.
Завидев дым, идущий из высокой кирпичной трубы, словно бы пристроенной с крыши чужого здания, Ирис всегда содрогалась. Не потому, что ей становилось страшно, а потому, что она вспоминала, каков на вкус ужас человека.
Вот почему в этот жаркий летний день Ирис старательно отворачивалась от лиловой проверщицы.
От нее веяло неприятностями.
Эмоциональное воспитание преподавала директор Мариэлла. Она так и не дошла до заветной десятки, оставшись на предпоследней ступени эмоционального развития, доступного омеге, но большего ей в стенах Центра и не требовалось. Девятка на пост директора подходила лучше всего: задания в городе Сенат давал только десяткам, так что омег выше Мариэллы в Центре не оставалось.
Никаких собственных ощущений у Ирис она вызывать не могла, но пухлая проверщица почему-то завидовала Мариэлле: окидывала быстрым взглядом ее точеную, почти девичью фигурку, косилась на ее хищные серебристые ногти, засматривалась на прихотливо выбившиеся из прически локоны, и это странное раздражение, смешанное с восхищением, вводило Ирис в ступор. Занятия, которые вела директор, именно этому и учили: определять человеческие чувства, их причины и возможные реакции, но Ирис в хитросплетениях эмоций разбиралась средне. Однозначные, простые эмоции она засекала легко, да еще и видела живую, объемную картинку изнутри. Но их смесь или, того хуже, причины она пока что понимала с трудом.
Ирис напоминала себе, что она увечная, и оправдывала свой невысокий балл по эмоциям именно этим. Так даже лучше: чем глупее она кажется во всем, что касается человеческих чувств, тем больше она походит на нормальную омегу. Необученную и не слишком умную, конечно, но все-таки омегу — без ошибок в программах.
— RS, — Мариэлла отыскала взглядом Ирис. — Будьте добры.
Она кивнула, приглашая выйти на кафедру. Ирис покорно встала и, не глядя на других молодых омег, спустилась по проходу к доске.
В Центре были приняты человеческие имена — производные от комбинаций шифров, присвоенных при подключении. Но иногда преподаватели, воспитатели, медсестры и оценщики называли омег одними только буквами кода. Так, код Мариэллы состоял из трех символов — MRL, а у Ирис — из двух, RS.
Ирис остановилась у длинного стола, на котором ее ждали запертые ящички. Она знала, что для проверки Мариэлла затеяла какой-нибудь особенный фокус, и вот теперь Ирис ей ассистирует. Не самая заманчивая перспектива.