От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы
Шрифт:
Хорошее представление о пропорциях приобретения и чтения различных лубочных книг дают сведения о структуре лубочного книгоиздания. Ориентация лубочных издателей на потребности крестьян, налаженная сеть распространения обеспечивали быструю расходимость лубочной литературы. Практически весь тираж реализовывался в течение года, а через год-два в случае необходимости осуществлялось новое издание. По данным Московского комитета грамотности, в 1894 г. из общего числа 786 лубочных книг 32% приходилось на религиозно-нравственные издания, 52% – на художественную литературу и 14% – на прочие книги (песенники, сонники, письмовники и т.д.). Среди религиозно-нравственных книг 55% составляли жития, 33% – поучения. Среди художественной литературы 42% – повести и рассказы на современную тему, 34% – сказки, 16% – исторические повести, 5% – рыцарские повести и т.д. 406 .
406
Ежегодник. С. 10, 13, 17.
Для характеристики круга крестьянского чтения и места в нем лубочной книги приведем свидетельства крестьянина Калужской губернии из цитированного выше письма Н.А. Рубакину. Он писал, что в его деревне «книги духовного содержания охотно читаются – жития святых, священная история
407
ОР РГБ. Ф. 358. К. 5. Ед. хр. 1. Л. 12—13.
Справедливость этих наблюдений подтверждают и обследования земских статистиков, проведенные в 1880—1900 гг. и позволившие охарактеризовать отношение крестьян к книге и чтению, их читательские предпочтения и состав крестьянских библиотек. Хотя исследования проводились в разных регионах и в разные годы, тем не менее они дали во многом совпадающие результаты. В ходе обследований выявилось, что замеры в разных средах позволяют «ухватить» процесс «входа» лубочной книги в круг крестьянского чтения (на определенном этапе) и выхода из него (на другом этапе социокультурного развития). В этом плане крайними точками (означающими границы сферы действия лубочной книги) являются в качестве нижней границы – отсутствие интереса к книге вообще (что не совпадает с неграмотностью, так как многие неграмотные увлеченно слушали чтение лубочных книг), а в качестве верхней – чтение «интеллигентской» научно-популярной и художественной книги и презрительное отношение к лубку. Соответственно, тогда и весь репертуар лубочных изданий можно типизировать (и расположить полученные типы) по степени близости к тому или иному полюсу. В этом случае ближе всего к «нечтению» стоит интерес к религиозной книге, далее следуют сказки, затем исторические романы, и, наконец, ближе всего к «интеллигентской» книге находятся книги писателей-лубочников на современные темы (отметим, что введенная нами типология соответствует историческим этапам появления того или иного пласта лубочной литературы).
Рассмотрим подробнее специфику отношения крестьян к каждому основному разделу лубочной литературы (сами они подразделяли все книги на «божественные» и «сказки»).
В проведенных обследованиях было зафиксировано наличие у крестьян большого числа религиозных книг. Однако из приводимых ниже процентных распределений было бы бессмысленно делать какие-либо заключения о соотношении различных типов книг в крестьянском чтении. Это связано с тем, что и условия хранения, и характер чтения применительно к разным типам книг были принципиально различны.
Религиозная книга считалась предметом сакральным. Она читалась главным образом «отсталой» частью деревни – пожилыми крестьянами, женщинами, причем чаще всего чтение приурочивалось к религиозным праздникам, посту и т.п. Упомянутый уже крестьянин из Калужской губернии отмечал, что «книги духовного содержания предпочитаются светским в великий пост, а стариками повсегда, потому что желают спасения» 408 . Как отмечал один из исследователей, «в божественной книжке народный читатель ищет морального поучения, примера, нравственной поддержки, <…> решения мучающих его вопросов морального, а иногда и социального характера», «он часто считает самое чтение религиозной книжки богоугодным и душеспасительным делом, а в книжке видит нечто вроде талисмана, предохраняющего от несчастий» 409 . Поэтому религиозная книга тщательно сберегалась, в доме хранилась на особом почетном месте, обычно имела большой объем и хороший переплет. Обладание такой книгой как бы повышало степень добродетельности владельца. Священник, занимавшийся распространением религиозных книг среди крестьянского населения в 1880—1890-х гг., отмечал, что, несмотря на свою бедность, «крестьянин не любит мелкой и дешевой книги», а даром вообще не берет, так как «задаром взять, так за книгу надо замаливать» 410 . Все это обеспечивало хорошую сохранность религиозных книг. Книга светская (сказки и повести) чаще всего имела небольшой объем, приобреталась в расчете на прочтение, а не хранение, циркулировала в молодежной среде, причем переходила из рук в руки и многократно читалась и в результате быстро выходила из строя. Таким образом, сам факт интенсивного использования обуславливал понижение доли сказок, повестей, рассказов, песенников среди хранившихся у крестьян книг.
408
Там же. Л. 12.
409
Ан-ский С.А. [Раппопорт С.А.]. Народ и книга. М., 1913. С. 69, 70.
410
Бобров А.А. Крестьянин и книга. Владимир, 1908. С. 30, 14.
Вот какова была структура домашних книжных собраний (в которых преобладала лубочная книга) крестьян трех губерний России в начале XX в. (100% – общее число книг в обследованных библиотеках данной губернии) 411 .
По данным обследования, в Воронежской губернии в 1897 г. на хуторах и в небольших селах в домашних библиотеках крестьян религиозные книги составляли 69,3%, в больших промышленных селениях – 50,5% 412 . Характерно, что наибольшей популярностью пользовались не Ветхий завет и не Евангелия, а жития святых. Крестьяне предпочитали не общие поучения или отвлеченные от знакомой бытовой конкретики рассказы, а биографические повествования, позволяющие прочувствовать основные положения христианского образа жизни: «…жития рассчитаны на аудиторию, которой нужны не идеи, а нормы, сами же по себе догматические утверждения принимаются априори. Цель агиографии, по-видимому, заключается в установлении определенной эмоционально-нравственной атмосферы, особого “православного” мирочувствования. “Умилением”, посредством которого растапливается духовный холод и из души выпаривается тяжкость самоутверждения, с помощью “страха божия”, который должен отрешить от себя и высвободить восторженное изумление Чуду, агиография создает атмосферу подданнической присвоенности, в которой легко блаженствовать. <…>. Не ищущее выхода, но возвращающееся в себя и потому удовлетворенное умиление и есть источник эмоциональной заинтересованности читателя житий, источник удовольствия в смысле довольства, успокоения <…>. Неограниченное повторение вперед известного поучения утверждает в вере в неизменность существующего порядка вещей и в его твердое соответствие предписанному закону» 413 . К числу самых популярных книг этого рода принадлежали жития Тихона Задонского, Сергия Радонежского, Кирилла и Мефодия, Алексия человека божия, Зосимы и Савватия Соловецких и др.
411
Смирнов А. Книга во Владимирской деревне // Вестник Владимирского губернского земства. 1905. № 5/6. С. 54—55; Статистический ежегодник Полтавского губернского земства на 1903 год. Полтава, 1903. С. 143.
412
Воронов И. Указ. соч. С. 54, 62.
413
Берман Б. Читатель жития // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 162, 180.
Из других религиозных книг шире всего были распространены Псалтырь, Евангелие, религиозно-нравственные книги. Библия почти не встречалась в крестьянской среде, здесь бытовало представление, что, полностью прочитав Библию, можно сойти с ума.
Если попытаться сформулировать характер изменений, происходивших в чтении крестьян, его необходимо будет определить как переход от книги религиозной – к книге светской, от житий святых – к романам и повестям. Правда, тот факт, что, как признавали наблюдатели, «наибольшим уважением со стороны стариков пользуются книги духовно-нравственного содержания, а молодым поколением уважаются более рассказы, повести и даже романы» 414 , отнюдь не означал быстрой смены одного типа чтения другим. Это, скорее, констатация возрастных предпочтений читателей. Став стариками, крестьяне нередко меняли свои интересы и становились читателями религиозно-нравственной литературы. Случалось и так, что разные типы литературы сочетались в чтении одних и тех же лиц. Например, в Орловской губернии пожилые мужики, собиравшиеся зимой для совместного чтения, в одни дни читали житийную литературу, а в другие – лубочные издания сказок («Бова», «Еруслан» и т.п.) 415 .
414
Каринский Н.С. Что читает крестьянское население Орловской губернии и как оно относится к книге // Сборник статистических сведений по начальному народному образованию в Орловской губернии за 1900—1901 учебный год. Орел., 1902. С. 115.
415
Громыко М.М. Указ. соч. С. 152.
Светскую лубочную книгу читала главным образом молодежь. Приведем несколько характерных свидетельств. По словам крестьянина из Рязанской губернии, он в детстве и юности (конец 1870-х – начало 1880-х гг.) «читал всякие под руку попадающиеся книги: “Бову Королевича”, “Еруслана” во всех его вариантах, “Английского милорда”, “Францыля” <…>» 416 . Поэт Е.Е. Нечаев, сын рабочего, вспоминал про середину 1870-х гг.: «[К нам] стал заходить молодой коробейник, с которым я подружился; коробейник приносил сказки лубочного издания, за ночлег, ужин и чай он дарил мне всякий раз книжку в 36 страниц, самого разнообразного содержания: “Солдат Яшка – красная рубашка”, “Еруслан Лазаревич”, “Живой мертвец” и проч., а позднее преподнес мне роман “Медвежья Лапа”». Поэт Г.И. Шпилев уже в начале XX в. «читал все попадавшие в мои руки, но главным образом лубочные издания, вроде “Бовы Королевича”, “Еруслана Лазаревича”, “Битвы русских с кабардинцами” и т.п. В лубочном же издании и изложении я прочитал про “Илью Муромца” и “Тараса Бульбу”. “Тарас Бульба” мне понравился, и это заставило меня, уже позже, прочитать его у Гоголя» 417 .
416
ОР РГБ. Ф. 358. К. 5. Ед. хр. 15. Л. 1.
417
Цит. по: Современные рабоче-крестьянские поэты в образцах и биографиях. Иваново-Вознесенск, 1925. С. 3—4.
Что же значила лубочная литература для крестьянства? Ответ на этот вопрос чрезвычайно затруднен, и одна из основных причин этого – слабая изученность круга знаний и верований русских крестьян, их стремлений и чаяний. Немногочисленные работы современных исследователей затрагивают лишь отдельные аспекты социально-политических, религиозных и этических представлений русского крестьянства второй половины XIX в. 418 Задача же целостного системного описания мира представлений русского пореформенного крестьянства, структуры и динамики ценностей и норм, регулирующих его деятельность, еще далеко не решена.
418
См.: Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв. М., 1967; Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. XIX век. М., 1978; Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963; Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX – начало XX в. М., 1979; Громыко М.М. Указ. соч., и др.
И до реформы 1861 г. были крестьяне, не только овладевшие грамотой, но и получившие довольно высокое для своего времени образование 419 . Но только в пореформенный период объективные обстоятельства социально-экономического характера (усиление роли товарно-денежных отношений, расширение контактов деревни с правовыми органами, расслоение общины, усиление отходничества) и просветительская деятельность земства и народнически настроенной интеллигенции (рост сети школ в сельской местности, издание «книг для народа», создание «народных библиотек») постепенно разрушали патриархальную картину мира, вначале лишь частично деформируя ее, а в конце XIX – начале XX в. приводя у значительной части крестьянства к кризису традиционного мировоззрения и интенсивным поискам новых духовных опор.
419
См.: Коган Л.А. Крепостные вольнодумцы. М., 1966; Курмачева М.Д. Крепостная интеллигенция России. М., 1983.