От грозы к буре
Шрифт:
– А зачем ты, зная все это, потащил меня сюда, да еще ночью? – перебил его возмущенный Константин.
– Так ты же сам просил, – несколько растерянно заметил Маньяк. – Вот и поглядел, – и ехидно поинтересовался: – Теперь-то ты совсем веришь или как прежде – не больно-то? А то, если хочешь, вернемся и еще раз прогуляемся?
Усмешка на его лице из ехидной переросла в откровенно издевательскую.
– Нет, – быстро выпалил Константин. – Для первого раза за глаза хватит, – и тут же постарался поменять тему разговора, уж очень щекотливой она была: – Кстати, а почему ты про Веселый лес сразу начал говорить? В те же Кривули, насколько я помню, и со стороны Прони можно попасть. Или на реке тоже что-то такое имеется?
– Это
Константин легонько пошевелил плечами, потряс головой и наконец сознался:
– Да нет. Ничего необычного не ощущаю.
– А легкость в теле, бодрость?.. – продолжал допытываться ведьмак.
– Это есть. Но при чем тут лес?
– Да все при том, княже. У тебя за плечами ночь бессонная, а кажется, что ты готов и еще одну не спать, так?
– Вообще-то да, – неуверенно ответил князь.
– То-то и оно. Это лес тебе дал. Можно было бы и днем идти – хоть и поменьше, но все равно бы силенок подкинули. Только давно я там не был, в Кривулях-то, вот и решил, что лишку прихватить не помешает. Опять же тебе кой-какие чудеса показал, хоть и маловато. Ну да ладно. Отдышались и будя. Чего стоять-то без толку. Пошли, что ли, – предложил Маньяк, и они двинулись дальше.
Хаотично раскинувшиеся деревенские дома, беспорядочно наляпанные тут и там, открылись перед путниками уже за следующим пригорком.
Вовсю посвистывали птицы. Рассвет постепенно наполнился густыми красками грядущего солнечного дня: сочной зеленью листвы, яркой синевой неба, разноцветьем просыпающихся луговых цветов.
Тропинка, все так же причудливо извиваясь, не спеша вела Константина и Маньяка вглубь начинающей постепенно просыпаться деревни. Полусонные хозяйки уже выгоняли своих кормилиц, ловко сбиваемых ударами кнута в послушное стадо вихрастым молодым пастухом. Отчаянно голосили петухи, пытаясь перекричать друг дружку… Словом, ничто не напоминало ужас, только что пережитый ими в лесу.
Константину стало как-то весело и радостно и тоже захотелось заорать во весь голос что-то звонкое и дурашливое, но он усилием воли сдержал себя, а чтобы слегка сбить настроение, принялся глядеть по сторонам, выискивая церковь. Та, невысокая и старенькая, виднелась на одном из самых высоких пригорков. Легкий ветерок, тихонько подтолкнувший их в спину, как бы пригласил обоих на утреннюю молитву, которая должна была начаться с минуты на минуту.
– Самое время водицы испить, – хладнокровно буркнул Маньяк, останавливаясь у придорожного журавля [64] и вовсе не торопясь к цели их путешествия.
64
Журавль – шест, вертикально вкопанный у колодца. На нем закреплена поперечная жердь, к одному концу которой прикручена еще одна, параллельная земле, но подвижная. Вместе они очень напоминали журавля, отчего и получили свое название. Манипулируя поперечной жердью, на одном конце которой закреплялось ведро, можно было легко зачерпнуть из колодца воды. Просуществовал практически без изменений вплоть до нынешних дней.
Когда он уже вытянул из сруба бревенчатую бадейку, все его движения вдруг почему-то как-то резко замедлились. Руки продолжали работать сноровисто и плавно, но глаза ведьмака не отрываясь следили за одним из домов, стоящим поодаль, почти у самого края деревни и имеющим неряшливый и запущенный вид. Достав наконец
Едва тот пригубил, как Маньяк лениво заметил:
– А вот и колдун глаза продрал, – и тут же успокоил князя: – Да ты пей-пей, не спеши. Нам после его в церкву входить надо.
Так и случилось. Когда они с Маньяком зашли вовнутрь тесно набитой народом церквушки, служба уже была в разгаре. Не обращая особого внимания на толпу, Маньяк плавно стал пробираться вглубь, таща за собой князя. Затем напарник Константина резко затормозил свое движение и пристроился сбоку возле какого-то лохматого и нечесаного заспанного мужика весьма преклонных лет.
С минуту оба – и Маньяк, и Константин – усердно изображали прихожан, слушающих священника, а затем ведьмак сунул в руки князю небольшой рябиновый прут. Будучи заранее проинструктирован, Константин незаметно коснулся им стоящего рядом мужика и от неожиданности чуть не отпрянул в сторону. Их сосед, с виду ничем не отличавшийся от прочих молящихся, едва его коснулся рябиновый прут, оказался вдруг стоящим спиной к основному иконостасу. Константин убрал прут, и мужик в ту же секунду вновь перестал чем-либо отличаться от прочих прихожан. Голова его, как и положено, была устремлена в сторону алтаря, губы шевелились, будто повторяли читаемую молитву, а взгляд глубоко посаженных глаз был безбоязненно устремлен прямо на грубо намалеванного Христа.
Константин еще раз прижал прут к рукаву длинного овчинного полушубка и вновь не поверил своим глазам. Все оставалось таким же, но мужик был обращен к Исусу [65] затылком. И снова, после того как князь отнял рябиновую веточку, старик увиделся ему сосредоточенно молящимся, как и все прочие.
– Угомонись, – буркнул ему еле слышно в ухо Маньяк, которому уже наскучила княжеская забава.
– А когда я его касаюсь, почему никто не удивляется? – также шепотом спросил Константин ведьмака.
65
Исус – наименование бога-сына здесь и в других местах текста дано именно так, как оно звучало во всех русских церквях XIII в.
– Да потому, что морок исчезает токмо у того, кто прут держит, – ответил Маньяк. – К тому же слова заветные знать надобно, так что ты без меня и не пытайся даже – все равно ничего не выйдет.
– Так ты ничего и не заметил, – удивился Константин.
– А на меня морок вовсе силы не имеет, – ухмыльнулся ведьмак.
Они выстояли еще минут десять в душном помещении и вышли, с наслаждением вдыхая утренний воздух, еще не утративший до конца ночной свежести и несущий в себе влажность полноводной реки Прони, так же как и лес, огибающей деревню, только с противоположной стороны.
– Ежели ты мыслишь, что про этого колдуна одни мы с тобой ведаем, то зазря, – буднично проинформировал князя ведьмак. – Его все в деревне знают.
– И терпят? – удивился Константин. – Он же им гадости творит каждый день, а они все сносят?
– Не токмо гадости, – пожал плечами Маньяк. – И не каждый день. А ежели и творит, то лишь тому, кто этого и впрямь заслуживает.
Выдержав паузу, ведьмак предложил:
– Ежели гривны не жаль – можем на свадьбу зайти. Пора ноне неурочная [66] , но здешнему тиуну наплевать. Рад радешенек, что нашел дурака и дочку-перестарку с рук сбывает…
66
Неурочная пора – обычно свадьбы в русских деревнях играли лишь после уборки урожая, то есть осенью, когда у деревенских жителей, особенно у их мужской части, появлялась масса свободного времени.