От грозы к буре
Шрифт:
Они поднялись по скрипучей лестнице на сеновал, и ведьмак первым с маху ринулся на пахучее сено. Было оно прошлогоднее, уже не такое душистое, как свежее, но мягкое, и оставалось его еще изрядно.
– А вот этот колдун… Если он такой пакостник и в смерти Вассы повинен, то ведь… – И тут Константин замялся.
– Я его уже наказал, – заявил ведьмак. – Под стрехой в сучок нож ему вогнал. Пускай теперь поищет, с чего это у него сила пропала. До-о-олго искать будет, – протянул он с наслаждением. – Я тиуну наказал, чтоб к вечеру нас подняли, –
Константин с минуту полежал, слушая ровный заливистый храп урожденного специалиста по ведьмам, но усталость после бессонной ночи и всего пережитого вкупе с тремя чарами крепкого меда вскоре дали о себе знать, усталые веки его сомкнулись, и он тоже провалился в тяжелый сон.
Разбудил его встревоженный голос Маньяка:
– Подымайся, княже. Хрипатый-то, черт дурной, забыл нас разбудить. Полночь на дворе, а нам еще до буевища [81] бежать надо – сердцем беду чую.
81
Буевище – кладбище (ст. – слав.).
Вставать Константину уж очень не хотелось, настолько сладким был сон, но делать было нечего. Пришлось подниматься и бежать следом за своим беспокойным спутником.
К счастью, небольшое сельское кладбище было расположено не так далеко от деревни, но оба бегуна все равно успели изрядно запыхаться.
– Ну и где ее положили? – вертел головой во все стороны ведьмак, пытаясь отыскать последнее пристанище ведьмы.
Однако найти его не удавалось. Все могилы были одинаковы. Скорбно стояли на них убогие кресты, и только призрачный лунный свет неторопливо прогуливался по этому неуютному месту.
– Где же она? Куда делась? – повторял, как заведенный, Маньяк и вдруг взвыл, ухватив себя за голову: – Ушла, как есть ушла. Потому она и роту давать не хотела. Бежим!
Они снова устремились назад в деревню.
– Или я вовсе из ума выжил, или она у дома Хрипатого. Надо было пошарить там везде, прежде чем сюда бежать, а я на буевище сразу подался, – сокрушался на бегу ведьмак.
Константин молчал. Ему было не до разговоров – старая рана на ноге снова дала о себе знать. С каждым его шагом она ныла все сильнее и сильнее, и князь все заметнее хромал, постепенно отставая от своего спутника.
– Ты беги один, – не выдержав наконец, крикнул он ему вслед. – Беги, не жди, а я позже. – И похромал, стараясь наступать на больную ногу как можно аккуратнее.
Когда Константин подошел к распахнутым воротам тиунова двора, Маньяк стоял на верхней ступеньке высокого крыльца, перекрывая вход в терем и вооружившись невесть откуда взявшейся оглоблей.
Внизу прямо перед ним, с угрожающе растопыренными руками, спиной к Константину стояла женщина в белой холщовой рубахе. Черные как смоль распущенные волосы в беспорядке разметались у нее по спине.
– Пусти, Маньяк, – шипела женщина, и только по голосу Константин признал Baccy.
«Она же мертвая, – мелькнуло в голове. – А как тут оказалась? Или ведьмак ошибся с диагнозом?»
Но услужливая рука князя уже сама собой метнулась, чтобы перекреститься, ибо никакой ошибки тут не было – стоящая у крыльца Васса и впрямь была мертвой. Это Константин понял, едва она обернулась на подозрительныи шум за спиной. Живые так не стоят, не говорят и… не смотрят.
– И ты тут? – с какой-то непонятной горечью в голосе спросила ведьма.
Не зная, что ответить, Константин только смущенно пожал плечами. Мол, так уж получилось.
Завидев подмогу, Маньяк тем временем стал медленно спускаться по скрипучим ступенькам с высокого крыльца.
– Уходи, неразумная, – сухо посоветовал он ей. – Тебе ж ведомо, что я посильней тебя буду.
– Посильней живой, – возразила женщина, – но не мертвой, – и упрекнула ведьмака: – Сам же мне говорил, что для убивцев нет твоей защиты, а ныне почто в заступу кинулся? Ведаешь ведь – по ее да тиуна наущению запалил меня колдун. Отдай мне их.
– Ежели так все было, как ты сказала, – вступил в разговор Константин, – то их княжеский суд покарать должен.
– А будет ли он? – насмешливо усмехнулась Васса.
– Коли сама сейчас со двора уйдешь и мысли о мести оставишь – будет. В том я тебе роту дам, – твердо ответил Константин.
– Так-то оно так… – засомневалась женщина и вдруг стремительно метнулась в ноги ведьмаку.
Тот, не успев отбить внезапное нападение, потерял равновесие и кубарем покатился вниз, выронив оглоблю из рук и в кровь разбивая лицо о ступени. На беспомощное распростертое тело разъяренной тигрицей кинулась Васса.
Лихо оседлав неподвижно лежащего Маньяка, она победоносно выкрикнула, зло скаля рот в сардонической улыбке:
– А когда свой суд, а не княжеский, то оно понадежнее будет, – и склонилась над беззащитной шеей.
– Не трожь его, – позабыв про боль в ноге, бросился на выручку товарища князь. – Он же тебя от мук избавил.
Васса подняла взгляд.
– Он же помог тебе, – продолжал Константин. – Честно помог. От души.
– Я за то ему оборотня освободила, – глухо пробормотала она.
– Но роту ведь не дала, – попрекнул Константин.
– Мой грех – мой ответ. Я за чужими спинами, как тиун поганый, николи не пряталась, – и предупредила князя, заметив, что он медленно двинулся вперед: – Стой, где стоишь. Шаг ступишь, я ему вмиг горло раздеру. Веришь?
– Верю, – кивнул Константин, остановившись в десяти шагах от Вассы. – И что доброй была – верю. Иначе и меня бы не пожалела тогда в избе с этим поцелуем. Тебя жизнь озлила.
– Люди, – поправила женщина.
– Пусть так, – махнул рукой Константин. – Пусть люди. Но ты всегда по делам их им и платила. За добро злом никогда не воздавала.