От грозы к буре
Шрифт:
– А я зрила это добро? – вдруг вскрикнула она с надрывом в голосе.
– А поцелуй мой? – понизил голос Константин.
– Коего не было, – изогнулись в горькой усмешке губы ведьмы.
– Хочешь, прямо сейчас поцелую?
– Это ты из-за него, – мотнула Васса головой. – То не от души будет, а в оплату.
– А ты проверь, – предложил Константин. – Отойди от него и подойди ко мне. Тогда у меня нужды не будет платить тебе, но я все едино тебя поцелую, – отчаянно тряхнул головой князь.
– Ну, гляди, коль обманешь, –
Не отрывая взгляда неживых глаз от лица Константина, мертвая ведьма шагнула к князю.
– Не сробеешь? – шепнула покойница.
Ноздри ее хищно подрагивали в такт медленным шагам. Остановившись в метре от князя, она, все так же не отрывая от его лица взгляда своих безумных шалых глаз, взирающих на Константина из страшных глубин иного мира, спросила:
– Неужто ради него и на это пойти готов?
– Нет, – твердо ответил Константин.
Сердце бухало в его груди, как кузнечный молот. Побелевшее лицо покрылось капельками холодного пота, но он продолжал из последних сил стараться выглядеть спокойным и невозмутимым, насколько это вообще было возможно в таком положении.
– Нет, – повторил он сурово. – Не ради него. Ради тебя, Василисушка.
– Как?.. Как ты меня назвал? – растерянно переспросила ведьма.
– Василисушка, – повторил Константин, не понимая, в чем дело.
– Мамка моя меня так величала… А опосля ее… никто… – она глубоко вздохнула и пожаловалась: – Всплакнуть чтой-то восхотелось, ан не можется. Не плачут, вишь, покойники-то.
Князь хотел было сказать ей что-то еще, но тут краем глаза заметил, как воровато выглянул из-за угла Хрипатый, держа в руках толстый кол, заостренный на конце. Мгновенно оценив обстановку, тиун на цыпочках стал подкрадываться к ведьме.
Сколько Константин ни размышлял потом обо всем случившемся, но ответить на один-единственный вопрос – зачем он так поступил – все равно не мог. Может, потому, что выглядело все это как-то уж очень подло – бить в спину. А может, он в те секунды просто забыл, что пред ним не просто несчастная женщина с тяжелой судьбой, а…
Трудно сказать однозначно. Ведь стоило ему всего лишь остаться стоять, как стоял, и все было бы кончено, но он не остался. Когда тиун, отбросив осторожность, кинулся с колом наперевес, Константин, крикнув «Берегись!», подскочил к ведьме и с силой оттолкнул ее в сторону. Разогнавшийся тиун уже не смог изменить направление своего удара, и острие кола с маху вонзилось князю в левый бок. Константин охнул и согнулся от боли.
Васса, в отличие от тиуна, не растерялась. Разъяренной кошкой прыгнула она на Хрипатого и с диким криком сбила его с ног. Правда, почти тут же торжествующая улыбка на ее лице сменилась гримасой разочарования и презрения.
– Сам сдох, – прошептала она расстроено. – Не успела я.
Опираясь на покойника, она тяжело поднялась на ноги и вновь шагнула к стонавшему от боли Константину. Упершись князю в плечо одной рукой, она ухватилась второй за кол, легко и почти безболезненно выдернула его из тела и недоуменно уставилась на Константина.
– Ты спас меня, – размышляла она вслух. – Но зачем?
Ответа она не дождалась. С истошным визгом из-за того же угла вынырнула дочь тиуна и бросилась бежать к воротам.
Угнаться за ведьмой, ринувшейся в погоню за девушкой, нечего было и думать. Все последующие события можно было предсказать заранее. Уже через какой-то пяток метров Васса и впрямь настигла несчастную невесту. С силой толкнув девку в спину, она подскочила к перепуганной беглянке, склонилась над нею и… замерла.
Лежащая девка тоже не шевелилась, пытаясь вжаться в землю, раствориться в ней, лишь бы уйти от ужаса, который вот-вот навалится на нее всей своей омерзительно смердящей тяжестью, вонзит крепкие зубы в ее трепещущую плоть и станет терзать ее, вырывая кровоточащие куски мяса из живого тела. Девушка даже не кричала, только безнадежно выла на однообразной низкой ноте:
– У-у-у, у-у-у…
Но дальше случилось что-то странное. Васса выпрямилась, небрежно пнула беглянку ногой в бок и произнесла устало:
– Вставай, дура, – и еще тише: – Живи.
Затем она развернулась и побрела куда-то в сторону. Маньяк, очнувшись, успел увидеть лишь, как ведьма-упырь простила (!) виновницу (!!) своей гибели (!!!).
Подойдя к стоящей в глуби двора телеге, Васса пошарила рукой по ее днищу и извлекла оттуда кол, очень похожий на тот, что был минутой раньше в руках у Хрипатого.
– Ишь, заготовил, – усмехнулась она и, подойдя к Константину, пояснила: – Помощников у дурня много, но все такие же дурные, пьяные да ленивые. Нарубили в лесу все подряд, лишь бы побольше получилось. Мне в могилу сразу два воткнули, и оба кленовые, а себе он ольховый выбрал сослепу. Если бы ты меня в сторону не откинул, я бы и с колом в спине все едино глотку ему порвала. А этот хороший, осиновый, что надо. Ну, – она кивнула в сторону ворот, – пойдем, что ли? – И сунула оторопевшему Константину кол прямо в руки.
Дойдя до ворот, она остановилась и, обернувшись к князю, растерянно стоящему с колом в руках, печально произнесла:
– Где же ты раньше был, княже? Хоть бы годков на пять пораньше появился. Глядишь, и вовсе по-другому все было бы. А уж я для тебя собакой преданной стала бы, – и вздохнула тяжело. – Видать, не судьба. Ну, пошли, что ли?
Когда старый и беззубый дед Чурок, страдающий по причине своих преклонных лет жуткой бессонницей и слабостью внутренних органов, вышел на крыльцо своей избы, то спустя минуту дальше ему идти было уже не надо. В глубокой задумчивости проводив взглядом шествующую вдоль деревни процессию, он мигом справил нужду, не снимая портов, но еще долго не мог сдвинуться с места.