От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
Шрифт:
— В Верии больше двадцати таких церквей, — с гордостью сообщил мой знакомый. — Все это православные церкви, которые скрывали от турок.
Мы распрощались с гостеприимной старушкой и отправились на дальнейшую экскурсию по городу. Полдня мы ходили по «тайным» церквям Верии. Одни из них были крупнее, другие — такие же крохотные, как во дворе у старушки. Но все они производили впечатление заброшенных — темные, пыльные, притаившиеся за каменными стенами. Мы осмотрели церкви, посвященные Иисусу Христу, святым Фотинии, Кирикосу, Стефану, Георгию, Николаю, Параскеве и апостолам. Должен признать, мой друг оказался прав: ни один иностранец не смог бы отыскать эти церкви самостоятельно.
В Верии Павел и Сила
Мне приятно было узнать, что та любовь и понимание, с которыми древние берейцы отнеслись к Павлу, продолжают жить в сердцах их потомков, современных жителей Верии. Если в таком крупном и просвещенном городе, как Салоники, почти не вспоминают об апостоле-подвижнике, то маленькая провинциальная Верия по-прежнему гордится своей связью со святым Павлом. Здесь каждый ребенок отведет вас на школьный двор и укажет огороженную лестницу из четырех массивных ступенек, на которых апостол некогда читал свои проповеди. На самой верхней ступеньке до сих пор можно разглядеть имя «Pavlos», начертанное греческими буквами.
Мы обратились к епископу Верии (ибо этот маленький городок — один из немногих в апостольском христианстве, где управление осуществляет епископ) и вскоре были приглашены в мрачный и пустынный дом, служивший резиденцией местному епископу. Нас встретил высокий пышнобородый мужчина в черной сутане. Он получил образование в Стамбуле и живо интересовался легендами и преданиями этого маленького городка. После того как слуга накрыл на стол — все те же засахаренные апельсины, кофе и бренди, — священник углубился в обсуждение связи святого Павла с Береей.
— Вы, конечно, знаете, — говорил он, — что первым обращенным в Берее стал человек по имени Сосипатр, который впоследствии был признан святым в греческой православной церкви.
В «Авторизованной версии» Нового Завета Сосипатра именуют Сопатром. Можно предположить, что этот человек находился рядом с Павлом в Коринфе, когда тот писал письмо к римлянам, ибо апостол упоминает его имя в конце своего послания (называя Сосипатром).
Я поинтересовался мнением епископа по вопросу, который обсуждается уже многие годы: покинул ли Павел Македонию на корабле или ушел по суше через Фессалию? Священник сказал, что согласно традиции греческой православной церкви, которая также принята в Берее, апостол уплыл на корабле.
— Мы определенно считаем, — заявил епископ, — что Павел, торопясь покинуть Берею, сначала пришел в Колиндрос, который в древности именовался Эгинионом, оттуда перебрался в прибрежную деревушку под названием Элевтерокори (ныне Метери). Здесь апостолу посчастливилось найти лодку, отходившую в Афины.
С большим сожалением я расстался с этим славным, отлично образованным человеком. Но мне пришлось попрощаться с ним и с его милым городком, потому что я спешил в Салоники. Я едва-едва поспел к отправлению судна, которое должно было доставить меня в Афины.
Глава восьмая
Под сенью Акрополя
Я прибываю в Афины и знакомлюсь с человеком по имени Софокл. Поднимаюсь на Акрополь и осматриваю ареопаг, чтобы увидеть Афины глазами святого Павла. Благодаря своим друзьям я знакомлюсь с жизнью современных
Жарким летним вечером наше судно двигалось вдоль побережья Фессалии. На фоне нежно-розового неба четко выделялась вершина горы Олимп, в тридцати милях к югу вырисовывалась Осса, а еще в тридцати милях вздымался лесистый Пелион, на котором, по преданию, некогда срубили огромное дерево для постройки «Арго».
Временами наше судно шло так близко от берега, что до меня долетали запахи береговых трав — мяты и тимьяна, и доносился лай собак, устроивших вечернюю перекличку на далеких склонах холмов. Вскоре солнце скрылось за горами, на горизонте морская поверхность украсилась медно-золотистой полосой тумана — словно колесницы Приама вновь подняли пыль с полей Трои. Затем ночная тьма опустилась на мир, и небо засветилось мириадами ярких звезд.
Ранним утром мы вошли в залив Ламия — узкий канал с совершенно неподвижной водой, в которой отражались тянувшиеся по обоим берегам холмы. Поверхность воды была неправдоподобно спокойной: ни малейшей ряби, такого не увидишь даже в деревенском пруду. Она казалась густой и тягучей — как оливковое масло зеленого цвета. На поверхности воды плавало огромное количество медуз. Я впервые разглядывал вблизи эти создания, и меня неприятно удивил способ их передвижения: они втягивали в себя и вновь выплевывали воду, создавая подобие реактивной тяги. Мы стояли на якоре уже несколько часов, и я в деталях изучил береговой пейзаж. Скромная деревянная пристань, загроможденная ящиками и бочками, — все это называлось портовыми сооружениями городка Стилис.
Наконец-то нам разрешили сойти на берег. Я тут же, на пристани, нанял автомобиль и поехал в Фермопилы. Лето, словно безжалостный враг, обрушилось на Грецию и сразу ее завоевало. Стояла невообразимая жара. Люди без сил лежали в тени олив и даже не пытались что-то делать. Животные — собаки, козы — вели себя примерно так же: тоже искали укрытия в тени стен домов и терпеливо ожидали, когда наступит вечер и дневной зной спадет. Окрестные холмы, обычно радующие взгляд зеленью, приобрели неопрятный коричневатый окрас. Листья на деревьях пожухли и свернулись в трубочку, цветы завяли. Земля тихонько потрескивала, как раскаленная сковорода. Через горные лощины, усеянные белыми накаленными камнями, были перекинуты пустынные и абсолютно бесполезные мосты. И над этим адом синело безжалостное небо — яркое, слепящее, без малейшего намека на облачко.
Фермопилы напомнили мне солончаковую пустыню, которую я видел в Аризоне. Трудно было в этой растрескавшейся равнине с редкими вкраплениями грубой пожухлой травы разглядеть знаменитый проход, который царь Леонид — во главе трехсот спартанцев и семи сотен феспийцев — оборонял от огромной армии персов. Возможно, свежим весенним утром я и справился бы с такой задачей, но сейчас, в знойный летний полдень, это было выше моих сил. Многочисленные землетрясения, случившиеся за прошедшие столетия, неузнаваемо изменили здешний рельеф, а трудолюбивая река Сперхей нанесла столько ила, что воздвигла широкое плато между горами и кромкой прибоя. Я смотрел на якобы неприступное ущелье и думал: бросить бы сюда батальон шотландских горцев, они бы управились за полчаса. И никакая сила в мире (уж прости меня, покойный Леонид!) не смогла бы им помешать. Тем не менее я не считал свою поездку в Фермопилы бесполезной. Сюда стоило приехать хотя бы для того, чтобы постоять на этих древних холмах, где царь Леонид сражался во главе горстки героев, которые один за другим падали под стрелами мидян. Падали, но не сдавались. Пройдет много лет, я забуду этот изнуряющий зной, но зато смогу сказать себе: я был там, где спартанец Диенек произнес свои исторические слова: