От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
Шрифт:
…еще до начала битвы с мидянами он услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился численности варваров и беззаботно ответил: «Наш приятель из Трахина принес прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в тени» [34] .
Я прошел к горячим сернистым источникам, от которых Фермопилы, то есть «Теплые ворота», и получили свое имя. Обычно от воды поднимался пар, но сегодняшний день был настолько жарким, что источники даже не парили. Вода в них была зеленоватой, теплой и имела тот же неприятный запах, что и лечебные воды нашего Харроугита. Я присел в ненадежной тени засохшего виноградника и выпил бутылку вина в компании местных крестьян (наверняка они посчитали меня
34
Геродот.История. Перевод Г. А. Стратановского.
Ночь застала нас в узком проходе между материком и островом Эвбея, а поутру мы уже приближались к Марафону.
Моему взору открылся маленький залив, за ним расстилалась плоская равнина у подножия холмов. Где-то там, на этой равнине стоит невысокий курган, под которым похоронены жертвы сражения — греки, полегшие под дождем персидских стрел. Десять тысяч афинян маршем пришли из-за далеких холмов, чтобы встать на пути несметной армии Дария. Им удалось не только остановить персов, но и оттеснить к морю, туда, где стояли персидские корабли. В этом заливе Кинагир, брат Эсхила, держался за галеру правой рукой. Когда персидский меч отсек ему эту руку, он ухватился левой. Когда и ее постигла та же печальная участь, он вцепился в дерево зубами. В последнее столетие мемориальный курган Марафона был вскрыт, и люди смогли увидеть обуглившиеся кости, осколки керамики и прочие предметы, которые захоронили вместе с погибшими две тысячи четыреста лет назад.
Наш корабль миновал Марафон и приблизился к каменистому мысу Суний. За этой грандиозной скалой располагались серебряные рудники Лавриона. Благодаря их серебру греки смогли построить флот, который в пух и прах разбил персов при Саламине. Затем мы обогнули мыс (который, кстати, является самой южной точкой Аттики), и моим глазам открылось великолепное зрелище, которое я сохраню как одно из самых драгоценных воспоминаний о Греции.
Высоко, на самом гребне мыса возвышаются развалины белоснежного храма. Это все, что осталось от храма Посейдона на мысе Суний. В древности моряки, плывшие в Грецию из Малой Азии или Египта, ориентировались по отблеску солнечных лучей на стенах храма. Он был построен в незапамятные времена с целью умилостивить Посейдона, бога морей. Этот мыс пользовался дурной славой у моряков. Считалось, что Посейдон гневается на людей, пытавшихся обогнуть мыс Суний, и насылает на них бури. Известно, что именно здесь погиб Фронтин, сын Онетора, славившийся как непревзойденный кормчий. Он вел корабль, на котором Менелай возвращался после своего похода на Трою, но пал от руки Аполлона и был похоронен возле мыса Суний.
Обычно, едва корабль проплывал мимо храма Посейдона, моряки тут же собирались на носу судна, пытаясь обнаружить средь холмов первый признак приближающейся греческой столицы. Это был позолоченный наконечник копья Афины, стоявшей на Акрополе, — он ярко блистал на солнце, а потому был виден издалека.
Корабль святого Павла шел тем же путем, и апостол тоже увидел вспышку света на далеких холмах. Собравшиеся вокруг моряки наверняка стали ему объяснять (как объясняли любому путешественнику-новичку), что это светится на солнце наконечник копья великой Афины Промахос, Воительницы. Попутно сообщили, что это бронзовая статуя работы Фидия, и высота ее — от ступней до кончика позолоченного шлема — составляет семьдесят футов. Этот величественный памятник, свидетельство могущества греческой столицы, стоял долгие годы — даже тогда, когда слава самих Афин обратилась в прах. Известно, что в четвертом веке нашей эры вождь готов по имени Аларик дошел до Афин, но, увидев издали гигантскую статую, устрашился и повернул вспять.
Трудно подобрать слова, чтобы передать первое впечатление от этого древнего города. Когда корабль медленно пересекает Фалеронскую бухту, направляясь к Пирею, морским воротам Афин, вы ощущаете, что наступила кульминация вашего путешествия.
Солнце медленно, как бы нехотя, опускалось за остров Эгина, последние его лучи освещали склоны горы Гимет. В пяти милях от себя я видел невысокий берег, на котором раскинулся город — огромное скопление бело-коричневых домов, посреди которых круто (не менее круто и неожиданно, чем замок Стерлинг в Шотландии) вздымался коричневый холм. Прозрачный вечерний воздух позволял рассмотреть ослепительно белые колонны Парфенона. Я смотрел на них и понимал: передо мной тот самый легендарный Акрополь, за которым тянется шлейф тысячелетней истории. И в этот миг, глядя, как последние отблески дневного света гаснут на древних стенах Афин, я вдруг почувствовал такую острую, пронзительную радость, что это ощущение счастья останется со мной до конца моих дней.
Я пережил один из величайших моментов
Стоило мне сойти на берег, как на меня тут же накинулась толпа смуглых говорливых людей. Кто-то предлагал купить коричневую губку, кто-то протягивал коробочку с рахат-лукумом. Некоторые разглядели во мне потенциального покупателя забавной игрушки, облаченной в костюм греческого эвзона [35] , другие пытались всучить почтовые открытки с изображением Акрополя или грубо сделанные гипсовые копии Венеры Милосской. Все они что-то выкрикивали пронзительными голосами и — без всякого поощрения с моей стороны — снижали цену на свой товар: с пятидесяти драхм до сорока, затем тридцати, двадцати и так далее. Те же, кто не пытался ничего продать, предлагали свои услуги в качестве гида; они обещали самую лучшую машину и самые захватывающие экскурсии по Афинам.
35
Эвзон — солдат бывшей королевской, ныне национальной гвардии.
Я смотрел на эту толпу если и не с удовольствием, то, по крайней мере, без раздражения. Они выглядели истинными детьми своего века, когда любой обман и подлог воспринимается как остроумная шутка. Эти люди казались мне сошедшими со страниц аристофановых комедий.
Стоя посреди алчной толпы и ощущая себя костью, которую бросили на растерзание стаи псов, я пытался сохранить непредубежденный взгляд стороннего наблюдателя. Интересно, думалось мне, а существовала ли благообразная Греция сэра Альма-Тадемы — умытая, опрятная, в плиссированных юбочках — где-нибудь еще, кроме как в воображении викторианских джентльменов, прекраснодушных романтиков, которые пытались найти в перикловских Афинах все то, чего им не хватало в викторианском Шеффилде? Честно говоря, я оказался неподготовленным к такой встрече с Грецией. Я вспомнил, как жаловался Ликин, герой произведения Лукиана «Две любви»: стоило ему ступить на берег Родоса, как «тотчас два-три проводника, подбежав… предложили за небольшую мзду объяснить содержание всех картин» [36] .
36
Перевод Н. П. Баранова.
Кое-как отделавшись от непрошеных экскурсоводов, я прыгнул в ближайшую же машину и велел водителю везти меня в Афины. Оставив позади шумный Пирей, мы обогнули Фалеронскую бухту, на поверхности которой покачивался гидроплан частной авиакомпании «Imperial Airways», и вскоре выехали на прямую пятимильную магистраль, которая должна была привести нас в Афины. Эта дорога построена на месте северного участка Длинных стен Фемистокла, которые — в сочетании с южным участком стены — играли роль якорной цепи, привязывавшей Афины к берегу.
Мы приблизились примерно на расстояние мили от города, и передо мной возник мимолетный образ Акрополя, горделиво восставшего в лучах утреннего солнца. Это было незабываемое зрелище, одно из самых величественных в мире.
Афины предстали перед нами современным европейским городом — с широкими прямыми проспектами, с элегантными магазинами, зелеными трамвайчиками и огромным количеством шумных автомобилей. Мы прогуливались мимо газетных киосков и маленьких уютных кафе, чьи столики были вынесены прямо на тротуары. Заглядывали в общественные парки с экзотическими растениями, где немецкие няни выгуливали греческих младенцев. И наконец пришли в самое сердце современных Афин — на площадь Конституции, где за столиками под перечными деревьями сидели горожане и с характерным для греков пылом обсуждали последние политические новости.
Я поселился в отеле с плоской крышей, откуда открывался прекрасный вид на город и окрестности. Отсюда был виден высокий продолговатый холм Акрополя и зеленый пик Ликабета — маленького вулкана местного значения. Меня удивили размеры Афин, поскольку я знал, что этот огромный город — в том виде, в каком он сейчас существует — вырос за небольшой исторический период в сто лет.
Странно было сознавать, что Афины — жемчужина античности — со времен Павсания фактически перестали существовать. Во всяком случае, на протяжении долгого срока — со второго века и до новейшего времени — история не хранит никаких воспоминаний, связанных с Афинами. Мы практически ничего не знаем о городе византийской поры, о латинских Афинах и Афинах под турецким игом. Могущественный античный город сошел с исторической арены, чтобы вновь появиться в 1675 году в виде провинциальной турецкой деревушки.