От каждого – по таланту, каждому – по судьбе
Шрифт:
Подобные собрания прошли во всех городах, где были отделения Союза писателей, либо хоть какое-то научное или проектное учреждение. Постановление надо было «обсудить и одобрить». Ярлыки же, наклеенные Ждановым на Ахматову, «полумонахиня, полублудница», были затем растиражированы на тысячах собраний и в тысячах печатных изданий.
После всей этой беспрецедентной вакханалии Ахматова сказала: «Скажите, зачем великой стране, изгнавшей Гитлера со всей его мощной техникой, зачем им понадобилось пройтись всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?» (Запись Ф.Г. Раневской).
Ахматова была на грани психического расстройства. Она так испугалась, что
Уже в 1948 г. Ахматова написала:
Я всем прощение дарую,И в Воскресение ХристаМеня предавших в лоб целую,А не предавшего – в уста.«Я была в великой славе, – сказала Анна Ахматова Чуковскому, – испытала величайшее бесславие – и убедилась, что, в сущности, это одно и то же».
Да, ее собственная судьба стала ей безразличной. Но был сын. Он уже дважды сидел, воевал, чудом остался жив, и она боялась, что начавшаяся борьба с низкопоклонством может опять привести его в лагерь. И не ошиблась. 6 ноября 1949 г. Льва Николаевича Гумилева арестовали в третий раз.
Ахматова написала письмо Сталину – не помогло. Целый цикл стихов о нем. Но тиран уже давно объелся лестью. Думаю, он и не читал эти жалкие строки. Но читали те, кому следует знать всё! И 19 января 1951 г. Ахматову (без ее прошения) восстановили в правах члена Союза писателей. А в 1954 г. она даже участвовала, как делегат, в работе II Всесоюзного съезда писателей.
В 1954 г. Ахматовой предстояло выдержать еще одно испытание. В Ленинград приехала группа английских студентов и проявила интерес к судьбам Ахматовой и Зощенко. Кто-то из партийных чинуш, желая потрафить любопытству юнцов, заставил наших и без того затравленных писателей принять участие в еще одной унизительной игре. На вопрос студентов, считает ли она Постановление 1946 г. правильным, Ахматова, принимая ради сына * (он еще был в тюрьме) эту идиотскую игру, сказала: да, считаю правильным…
* За три месяца до этой встречи Ахматова написала Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову письмо с просьбой о скорейшем пересмотре дела сына. Ответа так и не дождалась.
Уже на склоне лет, когда отношения с сыном были бесповоротно испорчены, Ахматова мучилась, что не эмигрировала из СССР в 20-е годы и тем самым не спасла своего сына. Но, как точно заметила Эмма Герштейн, долг (матери) столкнулся с призванием (поэта). Здесь и следует искать основы «настоящей, невыдуманной трагедии», предопределившей и судьбу матери и судьбу поэта.
Так уж случилось, но именно ее единственный сын стал самым светлым (что вполне естественно) и самым гнетущим (что уж вовсе неестественно) в жизни Ахматовой.
Еще в 1916 г., когда Льву Гумилеву было всего 4 года, Марина Цветаева предрекла:
РыжийЧто же за «наследие» он нес, если в результате 14 лет провел в тюрьмах и лагерях «за просто так», на основании «так хочу». Когда в 1956 г. его реабилитировали, то выяснили – ни в чем он был неповинен. Но годы. Но здоровье… Их уже не вернешь никакими справками о реабилитации.
Когда ее сын был в лагере во второй раз, Ахматова написала в «Поэме без героя» про себя и про таких, как она:
Ты спроси у моих современниц,Каторжанок, «стопятниц», пленниц,И тебе порасскажем мы,Как в беспамятном жили страхе,Как растили детей для плахи,Для застенок и для тюрьмы.Страх был действительно жутким: душа болела, как зубы, боль ничем было не унять. Вздрагивали от каждого шороха, стука, неожиданного звонка. Даже лишний раз на улицу выходить боялись.
Н.Я. Мандельштам спросила как-то Ахматову: «Чего вы боитесь? Нам уже терять нечего». Анна Андреевна ответила, не задумываясь: «Нет, мне еще есть что терять».
Да, у нее сын, осужденный неизвестно за что. Если с ней что-либо случиться, кто будет хлопотать, писать, носить передачи.
Когда началось активное гонение на творчество Ахматовой (с 1925 г.), муза тут же покинула ее, и стихи долгие годы не шли к ней. Но как только стряслась беда с ее сыном, Поэт пришел на выручку Матери, и стихи полились «сплошным потоком». Это стало защитной реакцией психики.
После первого (краткого) ареста сына Ахматова начала «Реквием»:
И если зажмут мой измученный рот,Которым кричит стомилльонный народ,Пусть так же они поминают меня…В первый раз Льва Гумилева арестовали 27 октября 1935 г. Он учился на первом курсе исторического факультета Ленинградского университета. Ахматова в это время была в Москве. Как только узнала, кинулась к друзьям: Б. Пастернаку, Э. Герштейн. По чьему-то совету пошла к Лидии Сейфуллиной («у нее связи»). Обещала помочь.
Елена Сергеевна Булгакова записала в дневнике 30 октября 1935 г.: «Днем позвонили в квартиру. Выхожу – Ахматова – с таким ужасным лицом, до того исхудавшая, что я ее не узнала и Миша тоже. Оказалось, что у нее в одну ночь арестовали и мужа (Пунина) и сына (Гумилева). Приехала подавать письмо Иосифу Виссарионовичу. В явном расстройстве, бормочет что-то про себя». Булгаков посоветовал ей писать от руки, так естественнее для поэта. Письмо закончила просто: «Помогите, Иосиф Виссарионович!»
В тот раз сработало. Уже 4 ноября сын был на свободе.
Он учился на IV курсе, когда в марте 1938 г. за ним вновь пришли люди из «органов». Суд был недолог: 10 лет лагерей.
Ахматова вновь заметалась, пытаясь помочь, – писала Сталину, звонила «вождям» по их секретным телефонам – всё безрезультатно. Более того, через год пересмотрели приговор: теперь Гумилеву приписали статью 58ч7- террористическая деятельность. А это уже – «стенка». Но повезло сыну: арестовали Ежова, а Берия поначалу даже послабление дал, потому Гумилева, считай, простили – всего пять лет лагерей. Уже в августе 1939 г. его отправили с норильским этапом.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
