От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство

Фельштинский Юрий Георгиевич

В свете изменившихся взглядов Ленина на революцию в Германии и необходимо рассматривать историю Брест-­Литовских переговоров декабря 1917 — марта 1918 года, закончившуюся подписанием мира с Германией и другими странами Четверного союза в марте 1918 года. Позиция Ленина на этих переговорах — отстаивание им мира с аннексиями и контрибуциями ради «передышки» в вой­не с Германией — кажется настолько разумной, что только и не перестаешь удивляться авантюризму, наивности и беспечному идеализму всех его противников — от левых коммунистов, возглавляемых Николаем Бухариным и Дзержинским, до Троцкого с его формулой «ни вой­на, ни мир».

Правда, позиция Ленина казалась правильной прежде всего потому, что апеллировала

к привычным для большинства людей понятиям: слабая армия не может воевать против сильной; если невозможно сопротивляться, нужно подписывать мир. Но это была логика обывателя, а не революционера. С такой психологией нельзя было захватить власть в октябре 1917 года и удержать ее против блока социалистических партий, как удержали Ленин и Троцкий в ноябрьские дни. С таким подходом к проблеме вой­ны и мира вообще нельзя было быть революционером. За исключением Ленина весь актив большевистской партии был против подписания Брестского мира. И никто не смотрел на состояние дел столь пессимистично, как Ленин.

Брестский мир, несомненно, убивал шансы, сколько бы их ни было, на революцию в Германии, а значит, и на скорую революцию в Европе. По иронии судьбы получалось, что для победы революции в России нужно было принести в жертву возможную победоносную революцию в Германии, а для успеха революции в Германии, может быть, пришлось бы пожертвовать советской властью в России. Именно эту альтернативу заключал в себе для большевистского руководства Брестский мир.

Положение, в котором находились лидер германских коммунистов Карл Либкнехт и глава советского правительства Ленин, не было схожим. Германские коммунисты требовали революции в Германии ради мировой революции. Ленин выступал за сохранение власти любой ценой Совнаркомом, чтобы удержать власть в собственных руках, а со временем господствовать над международным коммунистическим движением. Либкнехт видел залог победы в германской революции. Ленин — в игре на противоречиях между Четверным союзом и Антантой12. Либкнехт был заинтересован в том, чтобы Германия как можно скорее проиграла вой­ну. Ленин, подписывая сепаратный мир, хотел, чтобы Германия не проигрывала вой­ны как можно дольше. Но заключая Брестский мир и оттягивая германское поражение, Ленин делал именно то, в чем фактически обвинял его Либкнехт: саботировал германскую революцию.

В самой России в вопросе о переговорах с Германией большевистская партия не была едина даже тогда, когда под переговорами подразумевались подписание мира без аннексий и контрибуций, ведение революционной пропаганды и оттяжка времени при одновременной подготовке к революционной вой­не. Сторонники немедленной революционной вой­ны (со временем их стали называть «левыми коммунистами») первоначально доминировали в двух столичных партийных организациях. Из 400 членов большевистской фракции Моссовета только 13 поддерживали предложение Ленина подписать сепаратный мир с Германией. Остальные 387 голосовали за революционную вой­ну. Против германских условий мира высказывалось большинство Петроградского комитета партии. Одновременно против Ленина выступили возглавляемые левыми коммунистами ряд крупнейших партийных комитетов Урала, Украины и Сибири.

Вернувшийся из эмиграции Ленин, и без того не пользовавшийся авторитетом у «подпольщиков» типа Свердлова, Дзержинского, Сталина и Каменева, считавших (может быть, справедливо), что революция была подготовлена ими, а не приехавшими на все готовое эмигрантами (Лениным и Троцким), рисковал из-за мирных переговоров с «кайзеровской Германией» потерять контроль над собственной партией, обретенный в ходе тяжелой битвы по вопросу о формировании «однородного социалистического правительства». Вопрос о мире с Германией трансформировался в вопрос о власти Ленина в партии большевиков. И Ленин развернул отчаянную кампанию против своих оппонентов.

Исходная

позиция Ленина была слабой. Большинство партийного актива выступило против германских требований, за разрыв переговоров и за объявление революционной вой­ны «германскому империализму» с целью установления коммунистического режима в Европе. Ленин же пытался убедить своих соратников, что без заключения немедленного мира большевистское правительство падет. Однако на партийном совещании 8 (21) января 1918 года, посвященном проблеме мира с Германией, Ленин потерпел поражение. Его тезисы одобрены не были. Протокольная запись совещания оказалась «не сохранившейся». Сами тезисы, видимо, запретили печатать. При итоговом голосовании за предложение Ленина подписать сепаратный мир голосовало 15 человек, в то время как 32 поддержали левых коммунистов, а 16 — Троцкого, впервые предложившего в тот день не подписывать формального мира и во всеуслышание заявить, что Россия не будет вести вой­ну и демобилизует армию13.

Известная как формула «ни вой­на, ни мир» установка Троцкого годы спустя вызвала споры и нарекания. Чаще всего она преподносилась как ­что-то несуразное. Между тем формула Троцкого имела вполне конкретный практический смысл. Троцкий исходил из того, что Германия не в состоянии вести крупные наступательные действия на русском фронте (иначе бы немцы не сели за стол переговоров) и что «в моральном смысле» большевики должны быть «чисты перед рабочим классом всех стран». Кроме того, важно было опровергнуть всеобщее убеждение, что большевики являются германскими агентами и просто подкуплены немцами, а все происходящее на переговорах не более как хорошо разыгранный спектакль, в котором давно распределены роли14.

Левые коммунисты предлагали вести вой­ну по-джентльменски, заблаговременно объявив о ней противнику. Троцкий призывал объявить о мире, выждать, пока появятся силы, а затем начать военные действия, никому о том не объявляя; говоря современным языком — вести против немцев «гибридную вой­ну». Левым коммунистам было важно сохранить чистоту своих принципов, даже если за это нужно было заплатить гибелью Совнаркома. Троцкий нашел более спокойный выход, не поступался принципами, но и не рисковал объявлением Германии революционной вой­ны. И только Ленин упрямо настаивал на сепаратном соглашении с немцами на условиях, продиктованных Германией.

На заседании ЦК 11 (24) января он снова выступил с тезисами о заключении мира и снова потерпел поражение. Формула Троцкого «вой­ну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем» была принята 9 голосами против 7. С другой стороны, 11 голосами против двух при одном воздержавшемся была отклонена резолюция левых коммунистов, призывавшая к немедленной революционной вой­не15.

На состоявшемся вечером 17 февраля заседании ЦК вновь отверг 6 голосами против 5 предложение Ленина о немедленном согласии подписать германские условия и поддержал формулу Троцкого. На заседании ЦК утром 18 февраля резолюция Ленина снова была провалена перевесом в один голос: 6 против 7. Новое заседание Ленин назначил на вечер. Только вечером 18 февраля, после продолжительных споров, 7 голосами против 5 предложение Ленина было, наконец, принято1617.

19 февраля Ленин выступил с защитой тезисов о подписании мира на объединенном заседании большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа с двухчасовой речью. Вероятно, он рассчитывал на победу. Но не­ожиданно для Ленина большинство членов ВЦИКа высказалось против принятия германских условий мира. Протокол заседания ВЦИКа от 19 февраля «не сохранился», но на следующий день орган московской большевистской организации газета «Социал-­демократ» поместил краткий отчет о заседании фракций: «Большинство стояло на той точке зрения, что русская революция выдержит испытание; решено сопротивляться до последней возможности»18.