От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство
Шрифт:
Cменивший утром 2 марта 1953 года старшего по смене полковника Хрусталева полковник Старостин, наблюдая необычное для Сталина изменение его распорядка, доложил об этом по телефону министру госбезопасности Игнатьеву. По правилам он обязан был сделать именно это — доложить Игнатьеву. Получив подобное сообщение, министр обязан был в кратчайший срок появиться на даче, чтобы на месте выяснить ситуацию и отдать необходимые распоряжения. Вместо этого почему-то Игнатьев дал команду Старостину разыскать по телефону Берию.
Это был очень странный приказ, но он многое проясняет, если
За время «болезни» Сталина начальник ГУО, он же министр госбезопасности Игнатьев, ни разу не появился на даче, хотя его прямая обязанность состояла в том, чтобы там обязательно побывать в первую же минуту. Маленков тоже мог послать на дачу «своего» Игнатьева, но вместо этого лично послал (узнать о ходе операции по устранению Сталина) Хрущева. Тот поехал и выяснил, что Сталин еще не умер, но беспокойства и подозрений у охраны все происходящее не вызывает, и можно спокойно ждать, пока он умрет.
Именно по этой причине в своих воспоминаниях о столь важном историческом событии Хрущев уходит от конкретизации того, куда и с кем «они» вошли и с кем затем разговаривали из охраны. Тирана успешно отравили, часы жизни его были сочтены, охрана бездействовала. С этими известиями Хрущев с дачи и отбыл.
Чтобы раньше времени информация о болезненном состоянии Сталина не распространилась за пределы дачи и охрана не начала вызывать к Сталину врачей, офицеры охраны были строго предупреждены Берией о неразглашении сведений о болезни «хозяина».
Следует отметить, что по существовавшим в спецслужбах правилам офицеры личной охраны руководителя страны подчинялись исключительно главе государства и начальнику его охраны. И больше никому. Требования на этот счет всегда и везде были очень жесткие, исключения не допускались. Обусловлено это было необходимостью пресечения попыток заговоров ближайшего окружения в отношении глав государства.
В случае со Сталиным в марте 1953 года ситуация предстала в парадоксальном виде. Начальник ГУО и министр госбезопасности полностью устранился от выяснения причин «болезни» главного охраняемого в стране лица и не принял никаких мер по скорейшему началу его лечения и выяснению причин заболевания. Более того, он вообще не появился возле умирающего Сталина. Именно Игнатьев был обязан в соответствии с должностными инструкциями затребовать от всех офицеров охраны и обслуживающего персонала дачи, находящихся при исполнении служебных обязанностей в роковую для Сталина ночь, подробные рапорты с изложением того, чему они были свидетелями и каковы были их действия в сложившейся обстановке. Помещения дачи должны были опечатать, включая кухню, и тщательно обследовать. Недопитую Сталиным бутылку минеральной воды, например, обязаны были немедленно отправить на экспертизу.
Непонятно также, почему первого человека страны не отвезли в кремлевскую больницу, где врачи могли приступить к нормальному лечению пациента, а оставили умирать на даче без оказания ему необходимой медицинской помощи.
Вполне намеренно ничего этого сделано не было. Появлялись в большом количестве какие-то посторонние люди, к медицине отношения не имевшие, будто лишь ждавшие сообщения о том, что Сталин, наконец-то, умер. Очевидцы, включая дочь Сталина Светлану Аллилуеву, отмечали хозяйничанье уже в эти дни Берии, который беспрепятственно заходил в личные комнаты еще живого Сталина, куда посторонним вход был категорически воспрещен.
В результате, до 5 марта так никто и не смог установить, что же происходит со Сталиным и чем он «болен». Факт преднамеренного отравления «вождя» установили лишь 5 марта после получения результатов анализов, сделанных с опозданием в несколько дней. Патологоанатомические исследования подтвердили версию об отравлении, вызвавшем кровоизлияние в головной мозг, желудок и кишечник, приведшее, в свою очередь, к параличу правых конечностей и утрате речи. Чем-то все это напоминало историю смерти Ленина.
При проведении экспертизы фамилия Сталина врачам не называлась. Указывалось лишь, что результаты экспертизы и анализов должен забрать Хрусталев, полковник госбезопасности и начальник выездной охраны Сталина. Он первым узнал о том, что Сталина отравили. Прожил Хрусталев после этого недолго. Точных сведений о его смерти нет, но в том же году он ушел из жизни. По одной из версий, он покончил с собой.
15 марта 1953 года, через 10 дней после смерти Сталина, был смещен со своего поста Игнатьев, не достаточно активно участвовавший в заговоре. Тем не менее он явился вехой в истории советской госбезопасности, потому как стал первым руководителем ведомства, не расстрелянным после отставки. Он продолжал служить на различных партийно-государственных постах, в 1960 году вышел на пенсию, жил в Москве и тихо умер 27 ноября 1983 года. В отличие от почти всех предшественников, захороненных непонятно где и в общих могилах, Игнатьева похоронили на Новодевичьем кладбище.
9 марта 1953 года состоялись похороны Сталина. Стоявший на мавзолее Берия, указывая на гроб с телом «хозяина», сказал находившемуся рядом Молотову: «Это я его убрал, я всех вас спас». На следующий день Маленков в ходе заседания президиума ЦК партии заявил: «Считаем обязательным прекратить политику культа личности». Так что идея разоблачения культа личности уже мертвого Сталина исходила, видимо, не от Хрущева, а от Маленкова. Хрущев же в тот момент больше всего боялся стать жертвой очередной чистки, проводимой Берией: «Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать!» — вспоминал много позже Хрущев о том, как вел себя Берия по отношению к умирающему Сталину.
Существует много свидетельств того, что Берию «арестовали» без санкции прокуратуры, не предъявив ему обвинений, и убили прямо во время задержания. Генерал-майор в отставке, бывший главный государственный санитарный врач СССР, академик российской Академии медицинских наук Петр Бургасов, с начала 1950-х входивший в состав группы ученых, участвовавших в разработке средств защиты от оружия массового поражения (ОМП) и находившийся в непосредственном подчинении Берии, под руководством которого в СССР велись разработки ОМП, вспоминал о дне ареста Берии: