От легенды до легенды (сборник)
Шрифт:
— Ну и что же мне теперь с вами делать?
Так спросила Хэйи-амита, властью божьей царица горной и дольной Дэввии.
Александра Лисса Сорокина
Братья
Моему отцу посвящается
Утро только вступало в свои права, разметав над пустыней золото солнечных лучей, но над песчаными барханами уже стелилось жаркое марево. Фарид прятался в тени пальмы. Отец оставил его в этом богами забытом оазисе с небольшим отрядом воинов. А сам ушел навстречу темной саранче дзиннов. Джанак тихо фыркал и пытался ткнуться в плечо старшего сына дэя или пожевать край темного плаща. Фарид погладил большую горячую морду коня и снова повернул
Кто-то из воинов помоложе не выдержал, тихо обратившись к сотнику:
— Правду ли говорят, что эти дзинны дышат огнем и взглядом могут убить?
— А ты уже дрожишь от одной мысли об этом, как песчаная мышь? — сотник шутил. В войске дэя трусов быть не могло.
Снова потянулись мгновения ожидания. Солнце стало в зените, поджаривая песок и всех, рискнувших выйти из укрытия. Люди и кони истомились. Фарид терпеливо ждал, хотя его сердце рвалось к отцу. Он вспомнил, как пришло известие с южных границ, где дзинны сжигали один город за другим. Дэй Дзира обязан изгнать захватчиков, ведь он сильнее любого из своих подданных, значит, должен защищать их. Фарид до сих пор хранил память о том, как впервые увидел Превращение. Словно в знойное фиалковое небо рвется черная тень гигантского плаща, до этого покоившегося вокруг отца. И через миг на месте человека расправляет крылья гигантский ящер. Обсидиановая чешуя блестит в лучах солнца, как начищенная кольчуга, и только глаза остаются ярко-голубыми, словно два сапфира. Не важно, что пришельцы с юга несут в себе древний огонь. Отец не даст им пройти дальше. И Фарид поможет. Ему уже исполнилось четырнадцать, а значит, он вправе участвовать в битве, стать настоящим мужчиной и воином. Правда, он не увидит весь бой: дэй велел сыну оставаться в этом оазисе, чтобы в решающий миг помочь, выведя доверенную сотню из засады. Вот только… когда же этот момент наконец наступит?
— Рашад.
— Слушаю тебя, юный господин.
— Ты — опытный воин, Рашад. Подскажи. Отец мне говорил перед боем, что мы вступим в сражение, когда настанет время, что он подаст мне знак, но… я опасаюсь, что могу сделать что-нибудь не так. Расскажи мне о враге, прошу.
— Что ты хочешь знать, юный господин? — Рашад склонил голову в знак почтения перед древним родом дэев. Стоящие рядом воины молчали, но видно было, что и им интересен разговор.
— Насколько они сильны, сколько их, как они ведут бой. Все, что ты знаешь.
— Слушаю, молодой господин. Дзинны сильны своим пламенем. Они кичатся им. Но не подумай, что они беспечны. Эта сила не дается им легко — огонь, который они несут, вечно жжет их изнутри. Поэтому дзинны — суровые и беспощадные воины. Люди шутят, что они боятся лишь песчаных скорпионов. Впрочем, и вероломства они не чужды. Так ими был взят город Азавар на юге. Они поймали дочь князя Азавара и подошли к стенам города, обещая убить девушку, если им не откроют ворота. Но как только князь подчинился, ей перерезали горло на глазах у азаварцев.
Юноша заметил, как несколько воинов сжали кулаки, но сам лишь кивнул. Воистину это было жестоко и вероломно, но война не ведает жалости.
— Когда они нападают, их воины стараются зажать врага в тиски, а заклинатели уничтожают полководцев…
— Сможем ли мы им противостоять? — Фарид впервые ощутил неясную тревогу. Ведь раньше он был уверен, что отец сильнее и мудрее чужаков с юга.
— Хранителей Дзира немного, но вы очень сильны. Я верю в нашего повелителя, юный господин.
— Сокол! Это сокол! — крикнул кто-то.
Фарид вскинул голову: высоко в выжженном до белизны небе и правда заклекотал сокол, медленно и величественно удаляясь на северо-восток.
— Это наш.
— Наш. — Рашад словно нехотя повернулся. — Но весть не из лучших. Птица не к нам — в Тиннин.
— Что… что это значит? — Фарид почувствовал, как беспокойство накрывает его, словно песчаная буря.
— Я надеялся на другой исход, но, похоже, ошибался. Это значит, что дэй потерпел поражение. Сокол летит в Тиннин с предупреждением о враге, — покаянно склонил голову Рашад.
— Отец… — Тревога превратилась в страх. Джанак радостно всхрапнул, почувствовав привычную тяжесть на спине. Он застоялся, ему хотелось лететь, обгоняя ветер. И он полетел. Туда, где еще недавно шел бой. Почти не касаясь песка.
— Господин! — Рашад тоже оседлал своего коня, но догнать спорящего с ветрами Джанака не мог. Слишком уж хорошего скакуна подарил дэй сыну.
— Я видела! Видела огонь! Много огня! Их нет… их больше нет! Никого! — Мама кричала так страшно, что Салим испугался. Он ничего не понял, но чувствовал горе и страх, исходящие от такой родной, такой доброй мамы. Она вбежала в детскую комнату, где сейчас не было никого, кроме младшего сына дэя и Лэйлы — служанки, присматривавшей за детьми.
— Нет! Не трогай! Проклятые дзинны убили их!
— Кого, госпожа?
— Кто вам сказал такое, госпожа? — Лэйла была встревожена.
— Я… возносила хвалу богам во имя победы и уснула. Не знаю почему. Но все сны, пришедшие у алтарей, священны. А я увидела гибель — огонь и гибель. Боги послали мне знамение. Боги не могут ошибаться.
Лэйле наконец удалось усадить маму на шелковые подушки, рассыпанные по ковру.
— Салим, подойди ко мне. — Черные мамины глаза обратились к младшему сыну дэя.
Мальчик нехотя оторвался от игрушечных зверей. Подошел, дал заключить себя в горячие, пахнущие чем-то пряным и сладким объятия. Сперва мама молча плакала, прижав Салима к себе. Потом отстранила его, посмотрела серьезно.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянула еще одна служанка.
— Госпожа, дэй прислал сокола. Дурные вести…
Мама медленно поднялась. Она стала почти такой же бледной, как вырезанные из камешков звери, в которых играл Салим.
— Я знала… Боги не врут… Лэйла, — мама вдруг стала похожа на готовую к прыжку тигрицу, которая украшала большую картину на стене, — сейчас ты спустишься к стражам дворца, вызовешь Амина и передашь, что я приказала собираться в дорогу. Я выведу к вам Салима, и вы доставите его в Минкар, к деду. Как можно быстрее…
— Мама? — Салим подергал подол шелкового платья, расшитого золотыми крылатыми ящерами. — Мне надо куда-то ехать?
— Надо, родной. Но ты не бойся. Лэйла позаботится о тебе.
— А я не боюсь, — насупился Салим. Он же уже взрослый, чего ему бояться? — Я только без тебя не хочу. И без папы, и Фарида…
— Тебе нужно ехать одному, родной. Папа с Фаридом никуда не поедут, а я… должна остаться с ними.
— А Хана и Ясмин?
— Им тоже нужно остаться, родной.
— Нет!!! Не поеду! — Салим вывернулся из материнских рук и побежал. Он знал, где можно спрятаться, — в комнатах Лэйлы он когда-то нашел маленькую резную дверцу у самого пола — взрослому туда было не пролезть, а он мог там закрыться, чтобы его никто не нашел, и сидеть тихо, как песчаная мышка. И остаться с мамой, с отцом… Бежал он быстро, так чтобы не догнали. Нашел знакомую красивую дверцу, отодвинул ее и забрался в узкий темный лаз. Темноты Салим не боялся, ведь он стал совсем большим, зато в этой темноте его никто не увидит.