От легенды до легенды (сборник)
Шрифт:
Большинство из них просто двигалось по кругу, повторяя одни и те же движения, изгибаясь, вскидывая руки, оборачиваясь вокруг себя и вновь продолжая танец. Ближе к центру поля на помостах собрали тех, в ком чувствовались способности и выучка танцоров, — в основном девочек, в землях шанхов танец считался неизбывно позорным занятием для воина и мужчины. Мерное движение сотен людей завораживало; грохот боевых барабанов марьев, задававших ритм, разрозненные голоса шанхских музыкантов, крики и хлопки воинов захватчика — все это сливалось в одну могучую беспокойную мелодию, висевшую грозовой тучей над равниной Халал.
И все же это было отнюдь не столь величественное зрелище, как можно было представить из рассказов и слухов. Керан видел, как измождены его соплеменники — все больше дети,
Керан видел, как то здесь, то там кто-то из пленников падал, — и казалось, что подняться им не дает нечто большее, чем просто усталость. Упавших тотчас подхватывали стражи-марьи и уволакивали куда-то в глубь лагеря. Чем больше смотрел юный шанх на полыхающую огнями равнину — тем острее чувствовал, как поднимается в нем все выше волна черной глухой ярости, застилает глаза, давит на горло почти до рвотных спазмов. Его братья и сестры умирали сейчас на этой проклятой равнине, не способные себя защитить! Прежде никогда ему не приходилось испытывать чувство такой силы, как то, что бушевало сейчас в груди; но прежде ему и не приходилось видеть, как гибнет в руках захватчика его страна.
Но он заставил волну улечься и растечься по сердцу непроницаемой черной пленкой. Пусть в песнях останутся те, кто погиб, не дав себя опозорить; ему, Керану, не нужно песен. Он чувствовал, что есть дело, которое способен сделать только он; а значит, от его хладнокровия и выдержки зависит слишком многое…
Керан слишком хорошо понимал, что затевает царь Идзумары, устраивая это превращенное в танец избиение пленных. Он убивал молодость земли шанхов, он пил по капле ее жизнь и жизнь ее народа, он выедал у Судьбы их будущее. С каждым днем, что длилось это безумие, страшный замысел все больше раскрывался жителям полуразоренной страны; все тревожней становились слухи, пока наконец мудрая саони, сказительница и певица, не произнесла пророчество: царь Эльшад может спасти свою землю и изгнать захватчиков — но только до тех пор, пока на ногах держится хоть один пленник из танцующих на равнине Халал.
Хоть один из них…
Керан был уверен, что царь шанхов примет вызов. И поведет разбитую армию в безнадежный, губительный бой… Но даже не будь Эльшад аль-Ахсар Эльшадом аль-Ахсаром, для его земли не осталось пути к спасению. Удача покинет любого царя, предавшего свой род, свою страну, свое имя. А вместе с царем Рок пожрет и его землю. Вот так равнина Халал стала ловушкой, в которую шанхского правителя заманили собственная гордость и коварство врага.
У ближайшего к затаившемуся Керану круга танцующих засуетились люди. Юный шанх насторожился и осторожно двинулся в том направлении, скрываясь в тенях. Вооруженные копьями марьи сгоняли сюда новых пленников — те брели по одному-двое с разных концов лагеря. Музыканты у этого круга тоже сменились, прежних увели куда-то под конвоем. Вот музыка заиграла с новой силой — зурна, лютня, бубен, отдаленный грохот барабана — гимн смерти, погребальная песня умирающего вечера. Керан стоял теперь совсем близко к месту пляски, неразличимый среди других пленников. На равнину опускалась ночь, вместе с ней гасли надежды и желания царства Шанхского. Кто знает, как долго земле осталось носить это имя? В темном небе что-то сверкнуло — красная звезда среди множества синих; мальчик-пленник совсем неподалеку вдруг споткнулся и упал, не выдержав гнета отчаяния, убивавшего куда вернее жары и усталости. Его соседи вздрогнули, но продолжили движение — страх перед неизбежным гнал их вперед. Двое стражей-марьев с кнутами и копьями, выждав какое-то время, шагнули вперед и подняли жертву. Мальчик не двигался, не пытался сопротивляться, когда стражи вытащили его куда-то за круг света, отбрасываемый костром, и там
Впрочем, Керан продолжения этой сцены уже не видел. Ровно на секунду, как перед прыжком в воду, задержав дыхание, он шагнул в круг, заменяя собой упавшего.
Его мать была танцовщицей, попавшей в гарем знатного господина из-за своего необыкновенного дара и красоты. Даже произведя на свет сына, она оставалась все такой же прекрасной и гибкой; и память о ее сверкающих черных косах, о движениях, всегда остававшихся летящими и танцевальными, что бы она ни делала, навсегда впечаталась в сердце мальчика. Любовь к танцу, впитанная вместе с молоком матери, оказалась настолько сильна, что заставило юношу искать пути тайного изучения этого искусства. Тайного — потому что в царстве шанхском это занятие считалось недопустимо унизительным для мужчины. Сокровенная тайна юного шанха — именно она привела его на равнину Халал, в круг костров, в сердце вражьего войска. Керан был сыном воина, наследником поколений и поколений шанхских всадников, и такова была его природа: душа бойца в прекрасном теле танцора. Равнина Халал должна была стать первым и последним в его жизни полем битвы.
Поначалу двигаться было тяжело, как будто вокруг него была вода, а не воздух. Потом Керан поймал ритм, и решимость вернулась в его сердце, а уверенность — в движения. Настоящий танцор не должен стыдиться своего искусства. Даже если приходится показывать его вот так. Керан заставил себя не обращать внимания на крики и жадные взгляды победителей-марьев, не замечать, как вновь и вновь оступаются и падают его невольные товарищи; слушая только музыку и свои чувства, он вспоминал все, чему успел научиться за свою недолгую жизнь. Он не знал, сколько времени это продолжалось, — кажется, прошли часы, прежде чем он впервые споткнулся, а может, это были минуты? Вокруг происходило что-то, и юный шанх внезапно понял, что множество глаз просто впились в него, когда он замедлил движение; усмехнулся про себя — не дождетесь! — плавно выровнялся, вновь вливаясь в ритм танца. Он был совсем юн, полон сил, здоров и привычен к серьезным испытаниям, а еще твердо знал, что жить ему осталось ничтожно мало… И осознание этого странным образом дарило ему силу и храбрость.
Все ставки были сделаны — где-то выше неба и глубже моря светлый Див подбросил кости Судьбы, а грозный Демон их поймал; звезды россыпью алмазов горели над равниной Халал, и в своем гнезде просыпалась птица-Солнце, чтобы вновь воспарить над миром…
Равнина. День предпоследний
Незадолго до рассвета ему неожиданно дали отдохнуть. Он успел только мельком удивиться — думал, так и оставят плясать, до последнего мига, до падения — после чего провалился в сон. Подняли его, впрочем, очень быстро, плеснув в лицо холодной водой. Зачем-то все это было нужно — знать бы еще зачем…
В этот раз стражи, поднявшие Керана, отвели пленника не к угасшим кострищам, а на один из помостов в центре поля. Его явно заметили ночью — юноша то и дело ловил на себе любопытные взгляды и видел, как встречные марьи показывают пальцами. К моменту, когда они дошли до помоста, Керана, словно царя, уже сопровождала небольшая свита — подтянулись те, кто хотел посмотреть на необычного танцора. На помосте уже кружились несколько стройных девушек и один парень чуть старше Керана (он мало походил на шанха и, видимо, оказался здесь по воле злого рока); их движения были легки и отточены, но им не хватало раскованности, свободы полета — да и кто сможет танцевать со всей страстью перед палачами? Никто, но Керан — сможет.
Приведшие его воины внезапно схватили мальчика за локти и грубо вытолкнули на помост. Керан сжал зубы — о, он смог бы постоять за себя при желании! Быстрота, ловкость и гибкость — он проскользнул бы между стражами и выдернул клинок вот у того, бородатого — можно саблю, но лучше кинжал, сабля слишком тяжела…
Хотя с саблей в руке, если перехватить двумя руками, он успел бы ранить двоих, а может, и троих. Жаль, что он не воин; он смог бы помочь бежать этим девушкам и парню; но воин никогда не смог бы танцевать перед врагами так, как должен был танцевать Керан.