От легенды до легенды (сборник)
Шрифт:
В быстро сгущающихся южных сумерках один за другим замерцали теплые огоньки костров. Два, три, десять, двадцать… все больше. Там едят, пьют и веселятся: Илму-куш — законная добыча, жирная добыча! — которая и сопротивляться-то не сможет. Не будет подвига, но будут вереницы рабов на невольничьем рынке, и потечет рекой в кошели на замызганных поясах звонкая монета. Ее благословенный звон приятней пения гурий и заглушит угрызения совести… Да какая там совесть?! — резко оборвал себя Фарух. Не было никогда и нет совести у этих последышей противоестественного союза верблюдицы и осла! Зато есть оружие, умение и опыт… и не низким стенам Илму-куша противостоять распаленной ожиданием добычи солдатне. Тех, кто будет сопротивляться, вырежут, город сровняют с землей, как уже сталось с Чаркентом…
Не в силах… А для отродья демонов? Фаруху стало страшно — в прозрачной синеве подступавшей ночи, подмигивая и пританцовывая, дрожали сотни костров, и у каждого, наверное, не по одному человеку… Он не сможет, не потянет всех! Пять, шесть человек, десяток, ну, может, два десятка он «спрячет» — если разом, не отвлекаясь ни на что, но не всех!
И что же делать? Ждать утра и неизбежной атаки? Кто из жителей города доживет до вечера? Кто?!
Главное — успокоиться и внимательно всмотреться в окружающую костры темноту. Остротой зрения Фарух мог гордиться по праву — вот одна фигура, другая… надо представить, увидеть — они такие же люди, как и все. Где не справятся глаза, поможет воображение… Так, есть один… два… три… Резко, рывком, заломило от боли голову. Не отвлекаться. Дальше… Они обычные люди, они… Есть десять. Люди, как все… Из носа текла кровь, щекоча кожу и отвлекая. Это же люди…
С тихим стоном Фарух сполз по стене на пол, его трясло от боли, ногти сорваны… Он не справился. Пожалел — и себя, и этих… Больно? Люди? Это сейчас они — люди, но что будет при штурме, что будет после? Кто из них ворвется в маленький дом гончара, где во дворе старая, не приносящая плодов урючина? Ее бы спилить давно, да все жалко… Кто из этих людей — нелюдей? — посмеет дотронуться до черных кос красавицы-невесты?
Фарух заставил себя встать. Легче надо… легче… Опереться на еще теплые, нагретые солнцем камни стены и позабыть о рвущей виски боли. Над головой качается черное мягкое небо, и кружатся в танце близкие звезды, а впереди — мигают, расплываются оранжевые шары костров. Так бывает от слез. Но ты же не плачешь, нет? Легче. Еще… Это не огни костров, это глаза — слезящиеся от жара зрачки чудовища. Оно ворочается и ничего не понимает, оно огромно… Но чудовище — одно. И ты — один, а значит, ты сможешь… Сможешь.
Ледяная вода бежала по лицу, заливаясь в нос, и Зарах закашлялся и очнулся. Перед глазами маячили встревоженное лицо чайханщика и высокий расписной чайничек, из длинного носика которого текла струйка воды.
— Хва… — Иль-Тар поперхнулся, снова зашелся в приступе кашля и замахал руками. — Хватит! Убери.
Не слушая причитаний толстяка-чайханщика, Зарах встал, с омерзением отряхивая халат. Ледяное купание превратило дорожную пыль, в которой он валялся, пока был без сознания, — как свинья, прости Творец! — в мокрую грязь. Иль-Тар скинул халат на руки расторопного чайханщика и нашарил взглядом девону. Тот сидел на краю хауза и как ни в чем не бывало смотрел на играющие по водной глади солнечные блики.
Два динара, сверкнув на мгновение профилем эмира, перекочевали из Зарахова кошелька в пухлые ладони хозяина харчевни.
— Это за помощь. Еще столько же получите, если найдете моего коня — рыжий жеребец со звездочкой на лбу.
— Не беспокойтесь, блистательный господин! — как заведенный принялся кланяться чайханщик. И как только тюбетей не падает с головы? — Найдем мы вашего коня, как не найти?! Вмиг найдем! Да не стой столбом! — на одном дыхании толстячок напустился на мальчишку-поваренка. — А ну, быстро! Чтоб одежда нашего благороднейшего гостя была готова через час! Да, и беги к горшечнику Улькаму, скажи, что Фарух здесь! — уже в спину сорвавшемуся с места, так что пятки засверкали, мальчишке. И снова Зараху: — Да вы проходите, проходите!
Зарах позволил увести себя в прохладный уют чайханы. Смотреть на странного девону не хотелось, но любопытство — о это вездесущее и всепобеждающее любопытство! — то и дело заставляло ювелира бросать взгляды на ссутуленную фигуру у водоема.
— О, не беспокойтесь, господин, — неправильно истолковал интерес иль-Тара чайханщик. — Фарух не опасен, он мирный безумец, да и припадки находят на беднягу все реже и реже. Уже три года прошло… А господин знает, что у нас приключилось?
Ювелир покачал головой.
— О, так я вам все расскажу! — обрадовался словоохотливый толстяк. — Это когда младший брат нашего милосердного эмира… А, вот и жена его идет…
Красивая молодая женщина с черными распущенными волосами, как у незамужней девушки, присела рядом с девоной. Тот робко погладил ее по прекрасным локонам и что-то сказал… И только сейчас иль-Тар почувствовал, как растаяли до конца осколки тягучей темноты в душе.
Девона поднялся, обнял жену и подошел к айвану.
— Дядюшка Юсуф! Я тут ничего не натворил, надеюсь? — Девона улыбался, но теперь в его улыбке не было ни следа безумия, лишь едва заметная ирония человека, умеющего смеяться над своей болезнью.
Чайханщик развел руками и вопросительно посмотрел на Зараха. Иль-Тар покачал головой. Ему было стыдно, как никогда в жизни.
— Ну, тогда совсем хорошо, — рассмеялся девона. В карих глазах блеснули на миг оранжевые отсветы… Но нет, это всего лишь закатное солнце пробилось сквозь листву…
Вячеслав Шторм
Матушка
В окно светила луна, заливая комнату голубовато-белым мерцанием, играя на прожилках кордалийского мрамора. Букетик незабудок на подоконнике в этом холодном свете казался каким-то особенно беззащитным и оттого — еще более трогательным.
«Матушка, не грусти! Он обязательно вернется! Он же обещал…»
Ирина встала, отложила в сторону веретено, которое последний час бездумно вертела в пальцах, неслышно ступая, вышла в коридор. Постояла немного на открытой галерее, слушая треск цикад и вдыхая запах цветущего жасмина. Лепестки уже облетали. Под луной, на черной влажной земле, они казались осколками перламутровых раковин, которые добывают на ее родине. Сами собой в памяти всплыли слова старой-старой песни:
За моим сердцем приходила полночь. Обещала бессчетно серебра пригоршни, Обещала хранить его в бархатном футляре Между звезд и сапфиров, рубинов, алмазов. Только были фальшивы ее обещанья, Серебро луны ничего не стоит. Я сказала: «Полночь, возвращайся обратно, Не отдам я тебе свое бедное сердце…» [101]101
В рассказе использованы фрагменты песни группы Rosa Alba «Сердце». Автор текста — Л. Воробьева (Е-вин).
Подул легкий ветерок, и на глазах Ирины упал еще один лепесток, за ним — еще один, и еще. Женщина загадала: если их будет десять, то все обойдется.
«Семь. Всего семь. Или я плохо смотрела? А, впрочем, это всего лишь жасмин…»
Тихо вздохнув и поправив на плечах вдовье покрывало, Ирина пошла к комнате сыновей.
Хотя масляные светильники на стенах из экономии не зажигали по ночам уже бог знает сколько времени, света хватало. Да она и в полной темноте прошла бы здесь, не задев за стену даже краем одежды.