От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны
Шрифт:
Вечером 11 октября Сталин прибыл на обед в посольство Великобритании. Английскому послу впервые удалось этого добиться. Полиция приняла все необходимые меры предосторожности. Один из моих гостей, Вышинский, проходя мимо вооруженной охраны НКВД, стоявшей на лестнице, заметил: «Видимо, Красная Армия одержала новую победу. Она заняла английское посольство».
До поздней ночи мы вели переговоры на всевозможные темы в неофициальной атмосфере. Помимо прочего, обсуждали вопрос о будущих всеобщих выборах в Англии. Сталин заявил, что он не сомневается в их исходе: победят консерваторы. Политическую жизнь других стран понять еще труднее, чем политическую жизнь собственной страны. [129]
129
В июле 1945 года консерваторы выборы проиграли. — Прим. ред.
13 октября, в 5 часов вечера, мы собрались на Спиридоновке, где Советское правительство устраивает приемы. Здесь мы выслушали Миколайчика и его коллег. Эти переговоры проводились в порядке подготовки к следующему совещанию, на котором английская и американская
130
Речь идет о восточной границе Польши. — Прим. ред.
Время шло, но тяжелое состояние советско-польских дел улучшалось лишь в самой незначительной степени. Поляки были готовы принять «линию Керзона» «в качестве демаркационной линии между Россией и Польшей». Русские настаивали на формулировке «как основу границы между Россией и Польшей». Ни одна из сторон не хотела уступать.
В других же областях были достигнуты значительные успехи. Решимость Советского правительства выступить против Японии после разгрома Гитлера была очевидной. Это должно было оказаться исключительно ценным для сокращения сроков всей войны.
В нашем узком кругу мы, безусловно, беседовали с такой непринужденностью, свободой и сердечностью, каких еще никогда не удавалось добиться в отношениях между нашими двумя странами. Сталин несколько раз говорил о личном уважении ко мне, и я уверен, что он говорил искренне. Однако я еще больше убедился в том, что он чем-то озабочен. Как я говорил своим коллегам на родине, «седока одолевают мрачные мысли».
Возвращаясь самолетом на родину, я сообщил президенту подробности наших переговоров.
«1. В последний день нашего пребывания в Москве Миколайчик встретился с Берутом, [131] который признался, что сталкивается с трудностями… Приближающаяся зима предвещает тяжелые условия за линией фронта, поскольку русская армия продвигается вперед, используя весь транспорт. Он настаивал, однако, на том, что, если Миколайчик будет премьером, он [Берут] должен иметь 75 процентов своих сторонников в кабинете. Миколайчик предложил, чтобы была представлена каждая из пяти польских партий; при этом он должен иметь четыре из пяти лучших постов, на которые он назначил бы людей из числа тех, кто не вызывает неприязни у Сталина.
2. Позже по моей просьбе Сталин принял Миколайчика и в течение полутора часов вел с ним очень дружественную беседу. Сталин обещал помочь ему, а Миколайчик — сформировать и возглавить правительство, абсолютно дружественное по отношению к русским. Он изложил свой план, но Сталин дал ясно понять, что люблинские поляки должны иметь большинство.
3. После обеда в Кремле мы прямо заявили Сталину, что, если правительство не будет состоять на 50 процентов из сторонников Миколайчика плюс он сам, западный мир не будет убежден в том, что сделка была добросовестной, и не поверит, что создано независимое польское правительство. Сталин сперва ответил, что его удовлетворит соотношение 50:50, но быстро поправил себя, назвав худшую цифру…
4. Помимо вышеуказанного, Миколайчик намерен доказать своим лондонским коллегам необходимость согласиться на то, чтобы граница России проходила по “линии Керзона” и исключала Львов. Я надеюсь, что нам, быть может, удастся добиться урегулирования даже в ближайшие две недели. Если это случится, я пошлю Вам телеграмму о том, в какую конкретную форму это вылилось, чтобы вы могли сообщить, хотите ли вы опубликовать это сейчас или повременить.
5. В вопросе о главных военных преступниках Д. Дж. [132] неожиданно занял ультраприличную позицию. Не должно быть казней без суда; в противном случае мир скажет, что мы их боялись судить. Я указал на трудности, связанные с международным правом, но он ответил, что, если не будет суда, они должны быть приговорены не к смертной казни, а лишь к пожизненному тюремному заключению.
6. Кроме того, мы в неофициальном порядке обсуждали вопрос о будущем разделе Германии. Д. Дж. хочет, чтобы Польша, Чехословакия и Венгрия образовали сферу независимых, антинацистких, прорусских государств, из которых первые два могли бы объединиться. В противоположность своей прежней точке зрения, он был бы рад видеть Вену столицей федерации южногерманских государств, включая Австрию, Баварию, Вюртемберг и Баден. Как вам известно, идея превращения Вены в столицу обширной дунайской федерации всегда привлекала меня, хотя я предпочел бы включить сюда Венгрию, против чего Д. Дж. категорически возражает.
7. Что касается Пруссии, то Д. Дж. хотел бы отделить Рур и Саар, “вывести их из строя” и, вероятно, передать под международный контроль, а также создать обособленное государство Кильского канала. Я не возражаю против такого рода мыслей. Однако вы можете быть уверены в том, что мы не приняли никаких окончательных решений и отложили их до встречи нашей тройки.
8. Я пришел в восторг, узнав от Д. Дж., что вы предложили встречу нашей тройки в конце ноября в одном из черноморских портов. Я считаю это великолепной идеей и надеюсь, что вы поставите меня в известность об этом в свое время. Я приеду в любое место, куда пожелаете вы двое.
9. Кроме того, Д. Дж. официально поднял вопрос о конвенции, разработанной в 1936 году в Монтрё, желая изменить ее так, чтобы обеспечить свободный проход русских военных кораблей [через черноморские проливы. — Ред.]. Мы не возражали против этого в принципе. Пересмотр явно необходим, поскольку одним из подписавших эту конвенцию государств является Япония, а Инёню [133] упустил предоставившуюся ему в декабре прошлого года возможность. Мы договорились о том, что русские должны разработать детальные предложения. Он сказал, что они будут умеренными.
10. Что касается признания нынешней французской администрации временным правительством Франции, то я проконсультируюсь с кабинетом по возвращении домой. Соединенное Королевство решительно высказывается за немедленное признание. Де Голль не является более безраздельным хозяином, его удается держать в узде в большей степени, чем когда бы то ни было. Я по-прежнему считаю, что, когда Эйзенхауэр объявит о передаче под управление Франции обширной внутренней зоны страны, больше уже нельзя будет откладывать это ограниченное признание. Несомненно, за де Голлем стоит большинство французского народа, и французскому правительству нужна поддержка в борьбе против потенциальной анархии в обширных районах. Я буду снова телеграфировать вам из Лондона. Сейчас я пролетаю над благословенной памяти Аламейном. Шлю наилучшие пожелания». <…>
131
В то время председатель Крайовой Рады Народовой, временного представительного органа Национального фронта в Польше, основана в январе 1944 года по инициативе Польской рабочей партии. — Прим. ред.
132
«Дядя Джо» — так Черчилль и Рузвельт называли Сталина. — Прим. ред.
133
Инёню, Исмет (1884–1973) — президент Турции в 1938–1950 годах. — Прим. ред.
Ялтинская конференция
Президент США был полностью убежден в необходимости новой встречи «трех», переговоры о которой шли уже в течение некоторого времени. «Если Сталин не может встретиться с нами в Средиземном море, — сообщил мне [в телеграмме] президент в конце декабря, — я готов приехать в Крым и встретиться в Ялте, которая кажется мне самым подходящим местом на Черном море, поскольку там наилучшие помещения на побережье и самая надежная летная погода. Моя группа будет такой же, как группа, сопровождавшая меня в Тегеран, — примерно тридцать пять человек. Я все еще надеюсь, что военное положение позволит маршалу Сталину встретить нас на полпути».
Я ответил президенту Рузвельту 29 декабря 1944 года:
«Посылаю вам доклад морского министерства о Ялте. Если будет решено выбрать это место, было бы хорошо иметь несколько эсминцев, на которых мы могли бы жить в случае необходимости. Нам не трудно будет вылететь с большой авиационной базы метеорологического центра в Казерте. Я лично делал посадку на “Йорке” в Симферополе. Однако я полагаю, что Сталин приготовит нам хорошие условия на побережье. Постараемся, чтобы наша группа была как можно меньшей. Думаю, что мы должны рассчитывать на конец января. Я хочу привезти с собой Антони Идена и Лезерса [134] ».
134
Лорд Лезерс — министр военного транспорта. — Прим. ред.
29 января я вылетел с аэродрома Нортхолт на «скаймастере», предоставленном мне генералом Арнольдом. Моя дочь Сара, официальные члены делегации вместе с моими личными секретарями Мартином и Роуэном, а также капитан третьего ранга Томпсон отправились со мной. Мой остальной личный штат и некоторые министерские чиновники летели на двух других самолетах. На Мальту мы прилетели перед самым рассветом 30 января, и там я узнал, что один из этих самолетов разбился близ Пантеллерии. Только трое из экипажа и два пассажира остались в живых. Таковы превратности судьбы.
2 февраля утром группа президента США прибыла на американском корабле «Куинси» в гавань Валлетты. День был теплым, и под безоблачным небом я наблюдал всю картину с палубы «Ориона». Когда американский крейсер медленно шел мимо нас вдоль набережной к своей якорной стоянке, я увидел фигуру президента, сидевшего на мостике, и мы помахали друг другу. Шедший в сопровождении эскорта «спитфайров», под гром салютов и музыку корабельных духовых оркестров, игравших на пристани «Звездное знамя», американский крейсер представлял собой замечательное зрелище. Я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пойти на ленч на крейсер «Куинси», а в 6 часов вечера в каюте президента состоялась наша первая официальная встреча.
В этот вечер мы все вместе обедали на «Куинси», обсудив в неофициальной обстановке результаты переговоров, происходивших в предыдущие дни между Иденом и Стеттиниусом [135] по политическим вопросам, которые должны были быть поставлены в Ялте. В эту ночь началось «великое переселение». Группа, о которой ранее говорил президент, была обеими сторонами увеличена раз в десять. Транспортные самолеты поднимались с аэродрома через каждые 10 минут, чтобы переправить в Крым на аэродром Саки, на расстояние примерно в 1400 миль, около 700 человек, входивших в английскую и американскую делегации. Там еще за два месяца до этого были расквартированы части английской авиации для подготовки технической стороны дела. Я забрался в свой самолет после обеда и лег спать. После продолжительного полета в холодную погоду мы приземлились на аэродроме, покрытом глубоким снегом. Мой самолет летел впереди президентского, и мы задержались на некоторое время, ожидая его. Когда его вынесли из лифта «священной коровы», [136] он выглядел слабым и больным.
135
Стеттиниус, Эдуард (1900–1949) — государственный секретарь США в 1944–1945 годах. — Прим. ред.
136
Название личного самолета Рузвельта. — Прим. ред.