От ненависти до любви

Мельникова Ирина Александровна

– Ты на себя посмотри, – буркнул Борис и медленно, словно задался целью разозлить меня окончательно, принялся собирать бумаги. – На кого похожа? Вон и губа разбита. И одежда будто с чужого плеча…

– Послушай, – сказала я тихо, – я прекрасно знаю, на кого я похожа. И это тоже не твоего ума дела. Забирай свои бумаги и уматывай. Нужна буду, вызовешь в отдел. Прикажешь, стану работать, а так, по старой дружбе… Ищи дураков в другом месте. Случится что, ты меня первым сдашь, потому что за звезды свои трясешься!

– А ты еще и поглупела! – Борис защелкнул замок портфеля и с явным презрением посмотрел на меня: – Выходит, я не ошибся, когда выбрал Веру. Она, по крайней мере, не орет, как базарная баба.

– Ах ты! – я задохнулась от возмущения,

замахнулась, но Борис перехватил мою руку.

Я попыталась вырваться, но его пальцы больно сдавили запястья. Он перевел мои руки за спину, отчего я оказалась прижатой к его телу. Тут у меня и вовсе помутилось в голове: вдруг вспомнилось, как он прижимал меня к себе совсем с другими намерениями. Борис тоже вспомнил. Неожиданно он ослабил хватку, я вывернулась. но он притянул меня за плечи и, чего я никак не ожидала, поцеловал в губы. Причем так, что у меня отпало всякое желание сопротивляться. Некоторое время мы исступленно целовались. Его руки проникли под куртку и принялись бродить по моему телу, затем одна замерла на груди, а вторая спустилась ниже, к бедрам. Он еще теснее прижал меня к себе, я почувствовала его напряжение. Человек, который только что оскорблял меня, сравнивал с другой женщиной, на самом деле страстно хотел уложить меня в постель. Уж в этом-то я никак не могла ошибиться! Впрочем, в такие моменты до постели редко добираются. Вот и Борис подхватил меня под ягодицы, усадил на кухонный стол, потянув с меня куртку, а за ней и спортивные брюки Замятина. И если бы он не запутался в замках и завязках, я бы, наверно, вовсе рассталась с рассудком. Но он промедлил, и это привело меня в чувство.

– Нет! – что было сил я толкнула его в грудь. – Проваливай!

И когда он, отшатнувшись, с каким-то жалобным недоумением уставился на меня, я уже без истерики, твердо сказала:

– Нет, Борис! Ничего не получится! Езжай домой, тебя жена заждалась!

– Ну и дура ты! – с досадой произнес Борис.

Он смерил меня презрительным взглядом, взъерошенную, растрепанную, в расстегнутой чуть ли не до пупа рубахе.

– Я с тобой по-хорошему хотел, – он постучал в грудь кулаком и совсем неожиданно с тоской произнес: – Не умерло здесь! Понимаешь, не умерло! А ты… – он махнул рукой и направился к выходу из кухни.

Я продолжала сидеть на столе, схватившись за столешницу с такой силой, что у меня заломило пальцы. На пороге Борис оглянулся. Его взгляд почему-то напомнил мне взгляд соседской собаки, которая попала под колеса мотоцикла и потом долго и мучительно болела. Сосед, в конце концов, пристрелил ее из жалости. Но разве я могла проделать то же самое с Борисом? Даже из милосердия, из сострадания?

Я отвела взгляд и спрыгнула со стола. За моей спиной хлопнула дверь. И я снова осталась одна. Быстрые шаги простучали по ступенькам, но я намеренно сдержала себя и не подошла к окну, чтобы посмотреть вслед своей любви. Нет, ничего не затерлось в памяти! Слезы набежали на глаза. Я всхлипнула, но взяла себя в руки и набросила куртку на плечи – отчасти, чтобы сохранить тепло ладоней Бориса на своем теле и след его поцелуев на шее и груди. Меня слегка потряхивало от возбуждения, губы продолжали гореть и слегка побаливали от слишком жадного поцелуя, а щеки полыхали, как в огне. Господи, зачем он здесь появился? Чего добивался? Как расценить его поступок? Мгновенное помутнение рассудка, похоть, вожделение?

Я решительно тряхнула головой, а затем взяла кружку с водой и вылила себе на затылок. Ледяная влага мгновенно привела мои мысли и чувства в исходное состояние. «Ты абсолютно права, Маша! – сказала я себе. – Борис испытывает к тебе все, что угодно, но только не любовь! И пора уже к этому привыкнуть и не травить душу напрасными надеждами!»

Взглянув на часы, я всплеснула руками от неожиданности. Боже, уже вечер! Десятый час! Даже не заметила, как пролетело время. Горестно вздохнув, я снова принялась за уборку.

Глава 10

Все валилось

у меня из рук то ли от усталости, то ли от расстройства чувств. Визит Бориса не просто испортил мне настроение. Он всколыхнул прошлые обиды. Я злилась, и злилась ужасно, что расслабилась и позволила поцеловать себя, выдала волнение, что организм среагировал на его прикосновения вопреки моей воле. Но вопреки ли? Сомнения совершенно выбили меня из колеи.

Я почти не сомневалась, что Садовников лукавит, но с какой стати? Неужели ему так важна моя помощь? Я – простой участковый, а у Бориса целый штат сотрудников, опытных и сильных мужиков. К тому же это не мой участок. На нем заправляет майор Высотный, которого вся округа еще с лейтенантских погон называет Петровичем. А это несомненный знак уважения и признания. В наших таежных местах участковый и царь, и бог! Конечно, если поступает с сельчанами по-божески, не слишком прессуя, но и не распуская. Авторитет Петровича непререкаем. Любые попытки влезть в его дела Высотный расценит однозначно: как желание его подсидеть. Не секрет, что он метит на место начальника службы участковых. Для этого у него есть все предпосылки: и стаж, и опыт… Правда, показатели у него в последнее время подкачали, да еще один за другим непонятные трупы… Тот, кто раскроет тайну, наверняка получит повышение. И все же, почему Борис решил сделать ставку на меня, а не на соседа?

Я вспомнила его взгляд вчерашним утром – неприязненный и даже сердитый. Майору Садовникову пришлось не в шутку наступить себе на горло. Видно, и впрямь дела серьезнее некуда, если Борис забыл о том, что нанес мне обиду, которая обжалованию и амнистии не подлежит. Нет, я не намерена спускать на тормозах его грехи. Пусть повертится, как уж на сковородке, подумала я злорадно, тем более в мои должностные обязанности не входит расследование особо тяжких преступлений. Я специализируюсь на административных правонарушениях, на бытовухе, где все обстоятельства ясны, а доказательства очевидны. В дебри не лезу, вероятно, потому, что знаю потенциальных возмутителей спокойствия как облупленных. А соваться в чужую епархию, пусть даже с устного одобрения начальника уголовного розыска… Ну уж нет, увольте…

Тут я вспомнила, что не заперла за Борисом дверь. А ведь сейчас, как никогда, следовало задуматься о собственной безопасности. Я почувствовала себя неуютно и переложила пистолет в боковой карман. Кажется, эта ночь снова будет бессонной. Я никогда не считала себя трусихой, но, согласитесь, вряд ли найдется человек, который будет беспробудно спать с выбитым окном, в разоренной преступниками квартире.

Я открыла ведущую в сени дверь. Странный шорох или скрип раздался со стороны улицы. Там царила кромешная темнота, видно, «визитеры» выкрутили лампочку. Все произошло мгновенно, я даже не успела испугаться. Что-то большое, бесформенное двинулось навстречу. Я выхватила пистолет.

– Стой! Стрелять буду! – выкрикнула я неожиданно пискляво.

От ужаса у меня перехватило горло, я закашлялась. Но пистолет не выпустила.

– Маша, – раздался из темноты знакомый голос, – убери ствол! Это мы с Олегом Матвеевичем.

– Тьфу на вас! – с досадой произнесла я и отступила в сторону, пропуская поздних визитеров. – Откуда вы взялись?

Выглядели они устало. Видно, нелегко им пришлось, удалось ли вызволить «Ниву» из плена? Я тут же спросила.

– Выбрались, – ответил Сева односложно. – А что тут у тебя творится? – Он по-хозяйски прошел в глубь комнаты.

Замятин остался на пороге. Я предложила, словно не расслышав Севины вопросы:

– Проходите, Олег Матвеевич! Только не обессудьте, – я развела руками, – у меня не прибрано!

– Не прибрано? – изумился Сева. – Тут же слон танцевал!

– Танцевал, – вздохнула я. – Кто-то без меня похозяйничал в доме. Правда, я малость прибралась. На остальное сил не осталось.

– Серьезно? – Сева с озабоченным видом уставился на меня. – Тебя обворовали? То-то я смотрю, милицейская машина от ворот отъехала. Что взяли?