От первого до последнего слова
Шрифт:
Глупость, конечно, но тогда он не боялся выглядеть глупо.
Тогда у него были сумасшедшие карьерные амбиции. Говорят, любовь и карьеру совместить трудно, тут уж выбирают что-нибудь одно, ибо и то, и другое требует времени и вдумчивого подхода, но у него все получалось. Вернее, он делал карьеру не совсем для себя. Для нее тоже. Все ему хотелось ей доказать, что он чего-то стоит, по-настоящему стоит, чтоб она никогда не пожалела о том, что связалась с ним!
Тогда у него были длинные волосы, почти до плеч. В огромном судостроительном
Говорили, что сам хозяин холдинга, великий и могучий Тимофей Кольцов, краса и гордость отечества, приказал помалкивать службе протокола, вязавшейся к нему с корпоративным стилем, в соответствии с которым ему следовало выглядеть. Кравченко не трогать, пусть хоть косу до пояса отрастит, будто бы сказал Тимофей Ильич, мне наплевать, специалист он уж больно ценный!.. Кроме того, по слухам, Кольцов терпеть не мог подхалимаж, зато очень уважал профессионализм и независимость, а этого у Андрея Кравченко хватало!
Тогда он и думать не думал о детях, ему не хотелось никаких детей!.. Он с трудом мог себе представить, что будет делить ее с кем-то еще, пусть бы и с ребенком, и она очень веселилась и говорила, что ей не нравятся его собственнические инстинкты. Он же не первобытный человек! Он отвечал, что у них будут два сына, непременно сыновья, и непременно похожие на нее , только не сейчас, попозже, когда он уже сможет немного отпустить ее от себя, перестанет бояться того, что придется «делиться»!..
Тогда ему было интересно жить.
Он зарабатывал не просто хорошие деньги, а по-настоящему большие деньги и стал зарабатывать еще больше, когда получил степень, и они могли себе позволить выходные в Лондоне и отпуск в Испании. Она вечно придумывала развлечения, и все, что она придумывала, было ему интересно.
В Париже она читала ему из путеводителя, и когда уставала и предлагала, чтоб он сам читал, он всегда хохотал, отбивался и говорил, что все равно читать не умеет! Да и не запомнит ничего. Он запоминает, только когда она читает, а он слушает!
Ему было интересно, что Одруэн Мансар придумал дома с квартирами под крышей, и теперь они называются мансарды, самое дорогое жилье, особенно в центре.
Ему было интересно, что великий Гауди строил соборы в Барселоне, и когда католические епископы упрекали его в том, что строит медленно, он всегда показывал на небо и отвечал: «Мой заказчик никуда не торопится!»
Мартышка на Гибралтаре утащила у нее очки – просто вскочила на плечо и утащила! Очень расстроенная, она рассказала ему, как именно мартышки попали на Гибралтар, а он не слушал, он все смотрел на ее расстроенную мордаху и ужасался тому, как сильно ее
Тогда он умел любить.
Потом ее не стало в его жизни, и его не стало тоже – по крайней мере такого, каким он был.
Остался самый обычный, серый человечек, не плохой и не хороший, так себе, в общем. И работу он поменял, потому что на прежней нужно было творить, а ему расхотелось. И волосы он подстриг. Когда его патлы, выгоревшие на концах именно на Гибралтаре, бесшумно валились на покрывало, которым он был укутан до подбородка, он равнодушно смотрел на себя в зеркало. Желтое лицо в зеркале он совсем не узнавал. Потом ему пришло в голову, что это, должно быть, и есть пострижение в монахи, но он быстро об этом позабыл. Ему было все равно.
Потом он выбросил все драные джинсы, которые она так любила, черные майки и толстые свитера. Теперь он одевался, как старик, на два размера больше, желательно подлиннее, так чтоб нигде не обтягивало и ничего не было видно.
Чтобы не было видно его , который когда-то так сильно любил и так радовался жизни!
Он нашел работу, где неплохо платили – больше все равно не потянуть, – встретил будущую жену и, кажется, полюбил ее, что ли!.. Потом родилась необыкновенная Дашка. Он и ее полюбил. Он бросил курить и полюбил еще и красный помпон, пиццерию по выходным, липкие поцелуи и лепет: «Папочка, я тебя люблю!»
Реанимация, в которой он пробыл так долго, должно быть, помогла ему. По крайней мере, он остался жив и хвалил себя за это. Много раз с тех пор, как она исчезла, он думал исчезнуть тоже.
Кто-то из великих сказал: не умереть и не ж ить – это разные вещи.
Теперь, после катастрофы, которая все время напоминала о себе болями в спине, он вдруг понял, что и так не жил. Но зато и не умер, конечно.
Жена очень убивалась, когда он лежал неподвижно, потом очень радовалась, когда он начал вставать, а потом сказала ему, что он непременно должен отблагодарить того самого доктора Долгова, который спас его на МКАДе. Андрей вяло препирался в том смысле, что не знает, как благодарить, не деньги же ему платить, в самом деле!.. Но потом покорился, позвонил и был страшно удивлен тому, что ангел-хранитель его не узнал!..
Позвольте, а разве ангелы не знают спасенных по именам?! Разве не наслаждаются их благодарностью и слезами восторга?! Разве забывают об исцеленных, как только в их, ангельском, присутствии отпадает необходимость?!
Андрей напросился на встречу и поехал в триста одиннадцатую клиническую больницу.
Он долго плутал в каком-то лесу на окраине Химок и в конце концов выехал на кладбище. Его это насмешило. Вот больница – громадный комплекс за забором с охранниками, а вот и кладбище, все очень удобно устроено.
Так, как и должно быть.
Человеку в форме, сторожившему турникет при входе, он сказал, что идет к Долгову, и еще какое-то время плутал по коридорам, как по тому самому химкинскому лесу, натыкался на людей в зеленых операционных костюмах, и на медсестер в халатиках, и на больных в пижамах и тренировочных штанах.
Здесь не было никаких ангелов и демонов, была обычная земная жизнь, в которой страдали, спасались, выздоравливали или умирали люди.
А потом Андрей вдруг увидел того человека.