От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным
Шрифт:
— А он, как человек ответственный и последовательный, запланировал, где вы будете жить?
— Да там и планировать было нечего. Жили у его родителей, квартира 27 метров в доме-корабле, так их тогда называли. Знаете, с такими высокими подоконниками?
Эту квартиру обменять было очень сложно: в одной комнате балкон, а на кухне и в другой комнате окна чуть не под потолком. Когда сидишь за столом, не видно улицы, только стена перед глазами. Это было огромным минусом при обмене.
Родители жили в 15-метровой комнате с балконом. В нашей, без балкона, было 12. А сама квартира в районе Автово, в доме-новостройке. Ее Володин
— У вас был хороший контакт с его родителями?
— Да. Родители относились ко мне как к женщине, которую выбрал их сын. А он для них был светом в окошке. Они делали для него все, что могли. Больше, чем они сделали для него, никто бы не смог сделать. Они всю свою жизнь вложили в него.
Владимир Спиридонович и Мария Ивановна были очень хорошими родителями.
— А как он к ним относился?
— Его отношению к родителям можно было позавидовать. Он относился к ним бережно, никогда ничем их не обидел. Иногда, конечно, они бывали чем-нибудь недовольны, а он с ними не согласен. И всегда в такой ситуации он лучше промолчит, чем причинит им боль.
— Как вам было с ним первые годы?
— Первый год после того как поженились, мы жили душа в душу. Было ощущение постоянной радости и праздника. И потом, когда я была беременна нашей старшей, Машей. Она родилась, когда я училась на четвертом курсе, а он уехал на год учиться в Москву.
— Все это время вы не виделись?
— Я каждый месяц ездила к нему в Москву. И он приезжал один или два раза. Нельзя было чаще.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Один раз он приехал из Москвы на пару дней и ухитрился сломать руку. В метро кто-то пристал к нему, и он отметелил эту шпану. Результат — сломал руку. В дзюдо ведь не атакующая техника. Володя очень расстроился: «В Москве этого не поймут. Боюсь, будут последствия». И были действительно какие-то неприятности, он в подробности не посвящал. В конце концов все обошлось.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Результатом его учебы и стала командировка в Германию. Он должен был ехать в Берлин, но тут один Володин знакомый рекомендовал его шефу группы в Дрездене, потому что сам тоже был ленинградец. Этот знакомый работал в Дрездене, и срок его командировки заканчивался. Вот он и порекомендовал на свое место Володю.
Командировка в Берлин, правда, считалась более престижной, а работа, видимо, более интересной, с выходом на Западный Берлин. Впрочем, в подробности я никогда не вникала, да он и не посвящал. Между нами никогда не было разговоров на эту тему.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Они подошли друг другу по всем статьям. Потом у нее, конечно, характер стал проявляться. Она же не боится говорить правду. И даже не боится сама про себя говорить: «Я иногда становлюсь такая душная». Я как-то купил кресло-качалку и никак не мог запихнуть его в машину. Она стала мне советовать: «Вот так надо повернуть, а не так…» А оно у меня никак не запихивается, да еще тяжелое. Я говорю: «Люда, абсолютно замолчи». Она чуть ли не в истерику сорвалась: «Ну почему вы, мужики, все такие тупые?»
Люда очень хозяйственная. Когда я приезжал к ним, она всегда очень быстро все делала. Настоящая женщина, которая может всю ночь не спать, веселиться, а утром квартиру прибрать и все приготовить…
Людмила младше меня на пять лет. До того, как стать стюардессой, она училась в техническом вузе и сама бросила его, ушла с третьего курса. Думала, куда
Выучила два языка: испанский и французский. Там же преподавали португальский, но он так и остался у нее в зачаточном состоянии. Зато в Германии стала бегло говорить по-немецки.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Перед отъездом в Германию у них Маша родилась. У моего бывшего тестя была дача за Выборгом, шикарное место, и мы, когда ее из роддома забрали, поехали туда и все там жили: Володя, Люда, я с женой… Мы, конечно, праздновали рождение Маши… По вечерам такие танцы устраивали… «Держи вора, держи вора, поймать его пора!» Вовка здорово движется. Хотя в бальных танцах я его не замечал.
Перед поездкой Людмилу проверили. Начали эту проверку еще когда я учился в Москве. В тот момент было еще неизвестно, куда именно я поеду, и требования для членов семьи были максимально жесткие. Надо было, например, чтобы жена по состоянию здоровья могла работать в условиях жаркого и влажного климата. А то представьте себе: пять лет тебя готовили, учили, и вот наконец надо ехать за границу на работу, на боевой участок, а жена по состоянию здоровья не может. Это ведь ужасно!
И мою жену проверили по полной программе. Ей об этом, конечно, ничего не сказали. Только после всего уже вызвали в отдел кадров университета и сообщили, что она прошла спецпроверку.
И мы поехали в Германию.
Разведчик
«Восточноевропейская провинция»
— Вы пришли в КГБ в 1975 году, а окончательно уволились оттуда в 1991-м.
Шестнадцать лет. Сколько из них за границей?
— Неполных пять. Я работал только в ГДР, в Дрездене. Мы приехали туда в 1985 году, а уехали уже после падения Берлинской стены, в 1990-м.
— Хотелось за границу?
— Хотелось.
— Но ведь в ГДР, да и в других соцстранах, КГБ работал практически официально.
Как сказал один из ваших бывших коллег, ГДР — это провинция с точки зрения разведработы.
— Наверное. Впрочем, и Ленинград с этой точки зрения провинция. Но в этих провинциях у меня всегда все было успешно.
— Но это, видимо, оказался не «Щит и меч»? Как насчет романтики в разведке?
— Не забывайте, что я к тому времени уже десять лет проработал в органах. О какой романтике вы говорите?
Разведка всегда была самой фрондирующей структурой в КГБ. Влияло и то, что сотрудники годами жили за границей. Три года в капстране или четыре-пять в так называемом соцлагере, потом девять месяцев переподготовки в Москве и опять за границу. У меня, например, есть друзья, один 20 лет отработал в Германии, другой — 25. Когда приезжаешь на девять месяцев между двумя поездками, не успеваешь въехать в эту нашу жизнь. А когда уже возвращались из-за границы, начинали с трудом вживаться в действительность, видели, что у нас делалось… А мы-то, молодые, общались со старшими товарищами. Я говорю сейчас не о стариках, помнивших еще сталинские времена, а о людях с опытом работы, скажем так. А это уже было совсем другое поколение, с другими взглядами, оценками, настроениями.