От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным
Шрифт:
Вот он мне раз это сказал, два, потом у нас уже до конфликта дело дошло. И тогда я пошел к декану. Пришел и прямо говорю: «Меня заставляют переходить в „Буревестник“. Я считаю, что не должен этого делать». А декан, профессор Алексеев — хороший был, добродушный человек — спрашивает: «А почему заставляют-то?» Я ему: «Потому что говорят, якобы помогли мне, как спортсмену, поступить, и поэтому я теперь обязан выступать за „Буревестник“».
Он говорит: «Да? Не может быть! У нас все поступают на равных условиях, по знаниям, а не по спискам. Впрочем, подожди». И при мне достал из стола какой-то список, заглянул в него, спросил, как моя фамилия. Я ему ответил, а он: «Нет тебя в списке, так что можешь смело посылать все подобные предложения». Что я и сделал.
Тем не менее на первенстве вузов я выступал за университет, так как это можно было делать без перехода из общества в общество.
Но они все равно своих попыток не оставляли. Я им сто раз сказал, что не уйду из «Труда»: там же были все мои друзья, первый тренер. Сказал, что никуда не пойду, буду выступать за того, за кого захочу.
Студент
«Шлюпка, звезды и тушенка»
— Сложно было поступить?
— Сложно, потому что курс состоял из 100 человек, и всего 10 из них брали сразу после школы. Остальных — после армии. Поэтому для нас, школьников, конкурс был где-то 40 человек на место. Я по сочинению четверку получил, но все остальные сдал на пятерки — и прошел. Между прочим, средний балл аттестата тогда еще не учитывался, поэтому я в десятом классе смог полностью сосредоточиться на предметах, которые надо было сдавать в университет. Если бы я тогда не прекратил заниматься остальными предметами, ни за что не поступил бы.
Слава Богу, в школе были очень умные и тактичные учителя. Для них главным было — подготовить учеников к поступлению в вуз. И как только стало ясно, что я не собираюсь быть химиком, а хочу пойти по гуманитарной линии, мне не стали мешать.
Даже наоборот, одобрили.
— В университете учились, видимо, хорошо, имея в виду свою перспективу?
— Хорошо учился. Общественной работой не занимался, комсомольским функционером не был.
— Стипендии хватало на жизнь?
— Не хватало.
Так получалось, что первое время я сидел на шее у родителей. Студент, денег нет.
Вот, допустим, в стройотряде зарабатывали тогда много. А толку-то? Съездил я в стройотряд. В Коми рубили просеку под ЛЭП, ремонтировали дома. Закончили работу, выдали нам пачку денег, где-то тысячу, что ли, рублей. Машина в то время стоила три с половиной — четыре тысячи. А мы за полтора месяца по тысяче получали! Так что деньги немаленькие. Просто огромные, честно говоря.
Итак, получили деньги. Надо же что-то с ними делать. Я с двумя приятелями, не заезжая в Ленинград, поехал в Гагры на отдых.
Приехали. В первый же день напились портвейна, заели его шашлыками и стали думать, что же делать дальше. Куда идти ночевать? Где-то, наверное, были какие-то отели, но мы о них и не мечтали. И уже поздним вечером поселились в частном секторе, какая-то бабка нас подобрала.
Несколько дней мы купались, загорали. Хорошо отдыхали. Потом стало ясно, что придется как-то выбираться оттуда и домой ехать. А деньги, надо признаться, уже на исходе. Мы думали-думали и нашли самый дешевый способ проезда — палубные места на теплоходе. Теплоход шел до Одессы, а дальше поездом в общем вагоне на третьей полке до Питера. Была раньше такая услуга, называлась «смешанная перевозка».
Посмотрели мы в своих карманах — остались совсем гроши. На оставшиеся деньги решили купить тушенки. Причем один мой приятель был человек довольно аккуратный, у него денег побольше осталось, чем у другого приятеля, разгильдяя. Сейчас, кстати, оба в адвокатуре работают.
И вот когда мы экономному дружку сказали, что надо бы скинуться, он задумался, а потом говорит: «Что-то тяжелая это вещь для желудка тушенка. Не очень это правильно будет». Мы говорим: «Ну ладно, хорошо, поехали».
Но еще оказалось, что надо сесть на пароход. Мы подошли к пристани, увидели большую толпу, просто огромную. Правда, и пароход был большой. Красивый, белый.
Тут нам и рассказывают, что пускают только тех, у кого есть билеты в каюты.
Палубных пассажиров пока не пускают.
Приятель, который отказался тушенку покупать, и говорит: «Что-то не нравится мне все это. Есть смутные подозрения, что не все ладно. Давайте попробуем пройти прямо сейчас».
А у нас ведь еще особенные билеты были, потому что перевозка смешанная. У всех палубных пассажиров маленькие такие талончики из плотного картона, а у нас — большие, как у пассажиров с настоящими местами. Я говорю: «Да неудобно, давайте постоим, подождем». Он говорит: «Вот ты тогда и стой, а мы пошли». Они пошли, а я, конечно, тоже за ними увязался.
Контролер спрашивает: «У вас какие билеты?» — «Вот, у нас — большие». «А, проходите».
И нас пропустили как приличных людей. И тут боцман или кто-то еще как закричит:
«Есть еще приличные пассажиры?» Тишина.
Он еще раз спрашивает: «Остались только палубные пассажиры?» Те, в надежде, что их сейчас запустят, с радостью кричат: «Да! Только палубные!» — «Поднять трап!»
Резко начали поднимать трап, и тут такое началось! Обманули, в общем, людей. Они же деньги заплатили. Как потом объясняли, с ними перегруз бы был.
Если бы мы не сели, так бы на причале и остались. Потому что денег уже ни копейки не было из тех, что мы в тайге заработали. Последние ушли на тушенку и билеты. И куда бы мы делись без денег, непонятно.
А так расположились прямо в спасательной шлюпке, она над водой висела. И плыли как в гамаке. Я две ночи в небо смотрел, не мог оторваться. Пароход идет, а звезды как будто зависли, понимаете? Ну, морякам это хорошо известно. Для меня же это было любопытное открытие.
Вечером разглядывали пассажиров из кают. Почему-то немного было грустно смотреть, какая там красивая жизнь. У нас ведь только шлюпка, звезды и тушенка.
У нашего экономного приятеля и тушенки не было. Он не выдержал и пошел в ресторан. И там ему такая картина открылась, такие цены, что он очень быстро вернулся и сказал нам довольно безразлично: «Ну, пожалуй, тушеночки я бы махнул». Но другой приятель, человек строгих правил, говорит: «Нет, ты знаешь, мы должны позаботиться о твоем желудке. Ему тяжеловато будет». Так он у нас и постился еще сутки. Жестко, конечно, но справедливо.
«Вместо выдоха я просто хрипел»