От первых слов до первого класса
Шрифт:
(3, 5, 22).
Смотрит в окно на забор, построенный нынешним летом, и говорит: *Он ы дъ зимы'-тъ аста'лси забо'р но'въй, а уш ле'тъм он пъстаре'iт* - Он и до зимы остался забор новый, а уж летом он постареет. Видит в окно выпавший снег и вдруг обращается ко мне: *Есьли нъд ганём диржа'ть сьне'к, он бъ згаре'л? Сьне'к?* - Если над огнем держать снег, он бы сгорел? Снег? Немного погодя: *Зга'рел бъ, кък у'гъль бъ ста'л? Згаре'л бъ сьне'к, како'й бъ о'н ста'л?* - Сгорел бы, как уголь бы стал? Сгорел бы снег, какой бы он стал? Тогда я решил показать ему, что будет со снегом. Вышел, зачерпнул снегу в пепельницу и начал при нем нагревать
(3, 5, 23).
*Па'п, кака'йъ пти'цъ - з дли'ннъм хвасто'м!* - Пап, какая птица с длинным хвостом! Кричит мне, увидев в окно сороку. Неожиданно говорит: *Сьвинья' гря'сь-тъ ни е'ст, а то'лькъ на не'й сьпи'т* - Свинья грязь-то не ест, а только на ней спит. Вера припоминает, что в прошлом году, когда он увидел лежащую в грязи свинью, то говорил, что она ест грязь. Потом прибавляет: *Наве'рнъ, у де'душки бы'шкъ* (бышка = теленочек).
*ста'л како'фкъй. Пъстухи' ни ганя'ют ф ста'дъ каро'ф. Эт лю'ди ганя'ют. А пасту'х ис ста'дъ* - Наверно, у дедушки бышка стал коровкой. Пастухи не гоняют в стадо коров. Это люди гоняют. А пастух из стада. *Вы'ръсту* (вырасту).
*бальшо'й и бу'ду ни хади'ть ф шко'лу. Бу'ду до'мъ тарчя'ть*. "Не ходить в школу", говорит, очевидно, из убеждения, что взрослые должны (как его родители).
ходить в школу.
(3, 5, 24).
Говорит о Вите: *Он азарьни'к, плю'льщик*. Мы смеемся, и он, по-видимому, чувствует ненормальность слова *плю'льщик* и говорит: *Плюва'льщик. А йиму' ни ну'жнъ плю'ть* - Плевальщик, а ему не нужно плевать. Вера говорит, что очень хочет есть, и он восклицает: *Су'п-тъ сва'рилси, а на са'мъм де'ли ни свари'лси*. Подобная формула у него встречается часто и, кажется, обозначает то, в чем он был сначала уверен, но, подумав, нашел неверным.
(3, 5, 26).
*Мы хади'ли с ма'мъй к То'лiньки, взя'ли сала'ски с сабо'й, хате'ли о'крък купи'ть. А э'нта месна'я закры'та. А ни за'пiртъ. Наве'рнъ, замка' не'т. И ключя'*.
– Мы ходили с мамой к Толеньке, взяли салазки с собой, хотели окорок купить. А "энта" мясная закрыта. А не заперта. Наверно, замка нет. И ключа. Смотрит в окно на козу и говорит: *Када' иё бу'дут ре'зъть, изь ниё крофь пайдёт* - Когда ее будут резать, из нее кровь пойдет. Вера: А тебе ее будет жалко? Он: *Мне' иё што' жыле'ть: эт хазя'ину бу'дiт жа'лкъ* (Мне ее что жалеть: это хозяину будет жалко).
(3, 5, 27)
*Зимо'й
стала. Говорит о вымытой щепочке. Самостоятельно образованная сравнительная степень.
(3, 5, 28).
*Ту'т тата'рины жыву'т*. С увлечением кричит много раз. Они с Леной играют, изображая татар-старьевщиков.
(3, 6, 1).
Рассуждает, кого пригласить на именины: "Олечку не позову. Она у меня все сломает". Потом поправляется: "Она только петушков ломает, а дерево не ломает". И о себе: "Если чего поменьше, я отломлю, а если чего побольше, я не отломлю". Обобщенное суждение.
(3, 6, 2).
Ели яйцо, он говорит: "Желтую краску из яйца делают, из желтка, а белую из скорлупы". Приготовлением красок он вообще интересуется. Благодаря каждодневному рисованию он твердо различает теперь многие цвета. Лиловый отличает от синего, в красном знает карминный оттенок (называет *карьни'въй*), отличает розовый от красного. Он давно уже называет пробку *кно'пкъ*, мизинчик *изю'мчик*.
(3, 6, 4).
Я усаживаюсь писать за круглый стол и перенс туда чернила и бумагу. Он смотрит и говорит: *Заче'м зьде'сь-тъ - пи'шъш? Та'м сиво'дни нъдае'лъ тибе'?* Неожиданно говорит: *Ни'щий прихо'дит, наве'рнъ ни ку'шъит сафсе'м* (наверно не кушает совсем).
Вчера, когда Володя был у нас и смотрели Верины рисунки, то Володя, указывая на Ивана Александровича, сказал: "Наш старичок - папа". Женя очень смеялся этому: когда попалось мое изображение, то он сейчас же стал говорить: *На'ш стъричёк* (наш старичок), с веселой шутливостью. Сегодня он, снова смеясь, не раз говорил: *Воло'дя сказа'л: "на'ш стъричёк"* - Володя сказал: наш старичок.
(3, 6, 5).
Сидит на сундуке и тихо повторяет: *Ах я бизу'мнъйъ гълава'!* - Ах я безумная голова! Так обычно восклицает Татьяна Северьяновна при всяких прорухах. Я: "Ты что говоришь?". Он смеется: *Я ни гъварю!* (Я не говорю).
и повторяет то же полушепотом, стесняясь и с улыбками. Говорит сам с собой: *Мы купи'ли дро'ф с Каза'нскъва вагза'ла. По'iст привёс, мъшыни'ст слажы'л йи'х дьля на'с, мы' и привизьли'* - Мы купили дров с Казанского вокзала. Поезд привез, машинист сложил их для нас, мы и привезли. Фантазирует по поводу получения дров с железной дороги. Вместо "курагу" говорит "тъврагу'" и, очевидно, сознает это как винительный падеж в выражении "Да'й тъврагу'", почему и образует самостоятельно именительный *тавра'к*, но рядом и *курагу' - кура'к* (без соответствия во флексиях).
(3, 6, 6).
Говорит о своих вагонах: *Привизу'т ыз Масквы' и аддаду'т ла'въшникъм, штъб ани' пъчини'ли. В Маскве' каки'и-тъ плахи'и де'лъют пъраво'зы* - Привезут из Москвы и отдадут лавочникам, чтобы они починили. В Москве какие-то плохие делают паровозы. Потом прибавляет: *Я ни бу'ду уш никаму' дари'ть по'iздъ* (поезда), *а то' у миня' ни бу'дiт уш никако'въ по'iздъ.* Говорит с явной шуткой, показывая на меня: *Мальчи'шкъ како'й-нибуть кулига'н* - Мальчишка какой-нибудь хулиган. Вера: "Где?". Он: *Во'н сиди'т ы пи'шът* - Вон сидит и пишет.