'От разбойника'
Шрифт:
Тут из служебного помещения вышел молодой официант. Он поцеловал актрису в губы и свободно уселся за ее столиком. Мюриэль передала ему листок. Несколько секунд актер всматривался в написанное, а потом что-то сказал, но музыка заглушила его слова. Мюриэль вырвала листок из рук официанта и подчеркнула на нем какое-то место, а потом что-то дописала. Я следил за ними в течение нескольких минут: он что-то говорил ей, а она жестикулировала или же отвечала письменно.
Официант разнес напитки, заказанные новыми посетителями, и вернулся к Мюриэль. В заведении стало
– Малькольм!
– позвал какой-то мужчина у меня за спиной.
Официант перебрался за его столик. Мужчины переговаривались, снизив голоса. Красивая мелодия заглушала диалог актеров, играющих в фильме, в котором я всю свою жизнь был только статистом. В какой-то момент товарищ официанта обернулся. Мюриэль подняла руку и улыбнулась ему над моей головой. Я воспринял все это будто удар волны раскаленного воздуха, поскольку в какое-то мгновение во мне родилась безумная надежда, что этой улыбкой и жестом руки Мюриэль призывает меня к себе.
Музыка умолкла.
– Ты прав, - шепнул официант, когда его знакомый вновь наклонился над столиком.
– Я сегодня же сплавлю ее.
– Старик, я же знал, что у тебя мозги варят, - отвечал ему другой. Завтра я познакомлю тебя с девчонками из нашего нового ансамбля. Там же есть что выбрать! У тебя, наконец-то будут развязаны руки, плюс приличные бабки за эту хату, а у нас появится своя репетиционная студия.
– Да я уже ношусь с этой идеей целую неделю, только вот Мюриэль некуда податься. За несчастный уголок в Лесайоле дерут половину моей зарплаты, а она зарабатывает гроши.
– Найдет себе что-нибудь подешевле в Таведе или Нижнем Ривазоле. Впрочем, какое тебе дело! Она тебе нужна?
– Да я уже целую неделю ищу какой-нибудь повод послать ее подальше.
– Вот ты его и нашел.
– Да, я вижу, что ты прав.
– Так что, договорились?
– Поговорю с ней вечером. В любом случае, утром я выматываюсь, потому что она чрезмерно впечатлительная, и в ней до черта амбиций. Завтра, самое позжее, вечером получишь ключ. Больше тянуть не стану. Она уже действует мне на нервы.
– Лады, старик, передо мной нечего объясняться. Скажи только, как до этого дошло?
– Обыкновенно. Она торчит у меня вот уже два месяца. А познакомились мы в "Глазе Циклона".
– Парень, я ведь не спрашиваю, сколько времени вы спите друг с другом, а только, когда выяснилось, что у нее рак горла?
– Его вырезали еще четыре года назад.
– И что, с тех пор она не сказала ни слова?
– Наверное, шепотом она бы могла говорить, но не хочет. После операции вообще хотела покончить с жизнью. А потом как-то взяла себя в руки и теперь считает, что все можно высказать на бумаге.
– Заливаешь.
– А чего, пишет она очень красиво.
– И разговаривает. Как-то я сам слыхал, как она разговаривала с тобой по телефону.
– А, ты это имеешь в виду. Мюриэль повсюду таскает с собой портативный магнитофончик. В самом начале пленки подружка записала ей нечто вроде пароля: "Это Мюриэль". Иногда она набирает мой номер и прикладывает
– Ведь вы же могли бы устроить все это поинтересней: записать ряд готовых вопросов и ответов. Вот только может ли подобная игра тянуться всю жизнь. Это ее бюро услуг с громадной вывеской и одним клиентом в день просто обхохочешься...
– А я и не собирался связываться с ней надолго.
Сказав это, официант попрощался со своим знакомым и направился к клиентам, чтобы получить от них деньги. После этого он убрался в служебное помещение. Мюриэль поднялась из-за своего столика, держа в руках покрытую надписями салфетку. Какое-то время она глядела на дверь, за которой скрылся официант, как бы желая отдать листок ему, но потом раздумала и вышла из павильона.
Я тоже встал. Мне хотелось сказать ей несколько слов, и я чувствовал, что теперь мне не сможет помешать в этом никакая внутренняя сила.
Когда я уже шел к выходу, меня зацепил какой-то мужчина.
– Это ваша машина?
– спросил он.
– Нет, - ответил я совершенно машинально.
– А я видал, как он подъехал на ней к ресторану, - сказал знакомый официанта стоящему рядом с ним полицейскому.
"И зачем я только крал эту чертову машину?" - мелькнуло у меня в голове. Я уставился на террасу за стеклянной стенкой, где стояло шесть карабинеров. Все были живыми и заглядывали в ресторанчик, где в ярчайшем сиянии "Кройвенского Маяка" окруженный статистами актер второго плана указывал на меня пальцами.
– Не надо выкручиваться, Онтена, потому что эта машина никакого значения уже не имеет, - сказал полицейский, доставая наручники.
Я оттолкнул его. Карабинеры бросились к двери. Я бросился к боковой стенке. Звон разбитого стекла был последним звуком, запечатлевшимся в моем сознании перед тем, как я грохнулся на раскаленный солнцем песок.
В самой обыкновенной, но настоящей камере, куда меня бросили после того, как я пришел в себя, помимо Блеклого Джека и "неуловимого" Давида Мартинеса находился и какой-то еще пластиковый преступник. В час дня искусственные конвоиры доставили всех нас в зал суда. Защитники и судьи были отлиты из гипса. Фигуры присяжных Художник-Декоратор вырезал из фанеры. Все эти фигуры за время более чем часового судебного заседания ни разу не пошевелились: говорил один только прокурор, и его слова сопровождались окриками из толпы псевдо-зрителей.
Раз в год генеральный обвинитель Кройвена имел право освободить одного обвиняемого, которого изберет народ.
После допроса четырех обвиняемых прокурор спросил:
– Кого желаете, чтобы я выпустил: Давида Мартинеса, называемого неуловимым гангстером, или же Блеклого Джека, которого зовут Режиссером мира?
Казалось бы, что у проповедника еще имеется шанс выйти на свободу. Но священники уже уговорили народ, чтобы тот во время суда настаивал на смертном приговоре пророку.
– Отпусти Мартинеса, - хором звучало отовсюду.