От Ренессанса до Барокко
Шрифт:
Ян Вермеер Делфтский. Бокал вина. 1660. Берлинская картинная галерея, Берлин
Но теории, демонтирующие гений Вермеера, имеют еще некую грань.
Один из западных искусствоведов задал такой, казалось бы, коварный вопрос:
«Не импульсивно ли все творчество мастера из Делфта? Понимал ли сам Вермеер, что он создавал?»
В первые мгновения подобные психоаналитические загадки могут потрясти. Но лишь на миг.
Как мог великий голландец в течение двадцати с лишним лет создавать уникальную по своей
Поистине словесная эквилибристика «ученых от искусства» не имеет предела.
Но, к счастью, опыт помог однажды убедиться, что Вермеер Делфтский был не так уж смиренен и недалек и, вероятно, ощущал сам, без гордыни, но со справедливым чувством достоинства меру своего дара.
«Девушка с письмом у открытого окна». Предельно чеканно, строго, почти геометрично выстроена композиция этой знаменитой картины. Автор вложил весь свой гений, чтобы утвердить идеальность земных пропорций, придав какую-то невероятную, изысканную чистоту и прозрачность ритму сочетаний большой гладкой стены и четко очерченной оконной рамы с хрупкими линиями светло-зеленой драпировки.
Но вся эта математическая выверенность интерьера нужна художнику лишь для того, чтобы подчеркнуть певучесть силуэта девушки, нежную прелесть ее профиля.
Почти античной камеей кажется нам эта милая голландка, внимательно читающая письмо.
Вермеер нашел уникальный прием, чтобы придать гармоническое единство таким разным элементам картины, как натюрморт, богатая скатерть большого стола, открытое окно, занавесь, плоскость стены и ювелирно выписанная фигурка читающей.
Волшебник, связавший все воедино – свет.
Он сияет в окне и оттуда, мерцающий и мягкий, почти скульптурно обрисовывает каждую деталь полотна. Лепка формы картины – само совершенство. Соединение силы, такта, удивительного чувства меры позволяет мастеру из Делфта создать шедевр, которым можно любоваться часами, несмотря на такой ограниченный, почти скупой состав картины. Ведь всего одна, причем абсолютно статичная, фигура. Отсутствие какого-либо эффекта, движения, жеста. Полная тишина… Зато слышно, как бьется человеческое сердце.
В этом колдовском умении заставить звучать тишину – тайна новаторства Вермеера. Он неповторимо тонко отразил интимный мир. Как никто, умел создать атмосферу покоя, когда чисто и ярко звучат самые сокровенные струны души. Поэтому мастера как будто не заботит, что интерьеры на его холстах схожи: все те же драпировки и занавеси, подобные кулисам, открывающие нам сцену действия, те же похожие массивные столы, покрытые богатыми узорчатыми скатертями, гобелены, географические карты либо картины на гладких стенах.
Но этот мир вещей подобен лишь клавишам фортепьяно, которые внешне одинаковы, но тронь их рука мастера, как раздадутся созвучия сложной гармонии.
Таков цикл полотен Вермеера, составляющих поэтическую сюиту, центр которой – человек и его душа. И мы забываем о повторности холстов Вермеера, любуясь чудом его земного искусства.
Ян Вермеер Делфтский. Девушка, читающая письмо у открытого окна. 1657. Галерея старых мастеров, Дрезден
Великие предшественники Вермеера – мастера итальянского Ренессанса – потрясали зрителей подвигами, творимыми героями античных мифов, или чудесами, свершаемыми мадоннами или библейскими пророками.
Апофеозом этого замечательного искусства по праву считают «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, будто сошедшую однажды
Заметим, что зеленая занавесь прикреплена к тонким колечкам, сквозь которые продет тонкий прут, поддерживающий драпировку.
Прошло почти полтора века, и мастер из голландского города Делфта пишет «Девушку с письмом у открытого окна».
Никак не мадонну.
Однако вглядитесь пристальней в его полотно. Вы заметите, что зеленая драпировка, словно открывающая нам действие картины, висит точно на таких же колечках, таком же прутике, как в «Сикстинской мадонне» Рафаэля.
Только девушку озаряет не таинственное райское сияние, а земной мерцающий свет.
Так мы можем мысленно сравнить эти два чуда.
Небесное и земное.
Две философии. Два произведения. Разные по формату. Но еще раз обратим внимание на одно очень мизерное, незначительное сходство – зеленая драпировка, укрепленная на похожих колечках, и тонкий прут, поддерживающий занавесь.
Случайно ли это сходство деталей?
Думается, что нет.
Голландец Вермеер наверняка видел гравюры либо копии со знаменитой «Сикстины», и ему, молодому художнику, влюбленному в жизнь, захотелось утвердить себя.
Он пишет картину-манифест, возвеличивающую чудо земного бытия, и этим небольшим полотном мастер из Делфта заявляет о цели всей своей жизни – воспеть бессмертную красоту человека.
Каким же все-таки был этот таинственный мастер из Делфта? Что оставило неумолимое время от целой жизни человека, кроме бесценного наследства его холстов? Почти ничего. Ведь все архивные документы, связанные с судьбою Вермеера Делфтского, можно уложить в небольшой портфель. Но и в них мы не найдем ни дневников художника, ни его переписки, ни достоверных мемуаров друзей. Обрывки несвязных сведений, случайных оценок, векселя… Вот и все. Однако, несмотря на отсутствие хоть какого-либо портрета Яна (Иоаннеса) Вермеера, невзирая на ненаписанную биографию живописца, на отсутствие каких-либо записей его мыслей, мы все же можем представить себе образ художника, угадать его чувства, вообразить себе мир, в котором он жил. Единственным рассказчиком и свидетелем всех его горестей и удач стали его картины.
Полотна, созданные большими живописцами, могут много поведать о времени, в котором творили авторы, и не меньше о них самих. Надо только научиться расспрашивать, а это значит – вглядываться в картины, созданные мастерами. Так «Джоконда» без всякого на то желания Леонардо раскрыла многие тайны художника. «Камеристка» Рубенса молчаливо показала нам будни двора инфанты Изабеллы и намеком поведала, не спрося Питера, о его бедах и заботах.
Думается, что маленький портрет Вермеера Делфтского «Головка девочки» из гаагского музея сможет помочь нам лучше познакомиться с таинственным Иоаннесом из Делфта.
Безымянная девочка Вермеера. Младшая сестра Чечилии Галлерани – дамы с горностаем Леонардо да Винчи и камеристки Рубенса, похожая на них редкостным, чарующим сочетанием хрупкости, молодости и мудрого скепсиса, присущего зрелости. Из трехсотлетнего бархатного мрака глядит на нас озаренная призрачным жемчужным светом, прелестная своей опасной беззащитностью девушка из Делфта. Ее милая головка, обернутая голубым тюрбаном с желтой оторочкой, словно диковинный цветок, вырастает на тоненьком стебельке шеи. Белый воротничок мягко подчеркивает перламутровую нежность кожи, золотистую ткань одежды. Она удивлена и почти насмешлива. Сама смущаясь своей откровенностью, еле заметно подняв бесцветные бровки, пристально, всепонимающе, внимательно, скрупулезно рассматривает нас чуть раскосыми полупечальными, полулукавыми глазами это совсем юное существо. Сколько она уже повидала, сколько могла бы рассказать!