От росы до росы
Шрифт:
Да, она бы пошла в храм, ей это точно надо.
Он спустился с пригорка, пахнуло разнотравьем. Тремас провёл ладонью по высокому иван-чаю, лиловые кисти брызнули росой. Роса – это хорошо, значит, будет хорошая погода. Можно дотемна убирать хлеб. Почти без остановки, как и положено в страду.
На мехдворе у выстроенных, словно на параде, бело-красных и зелёных комбайнов мелькали люди в чёрно-красных спецовках, слышались голоса. Один был самым заметным:
– Это, КВН вчера никто не смотрел? Шутка была про комбайнёров! Щас… Неа, уже не помню! – это
– Хорош лясы точить! – вышел Иваныч, записывая что-то на ходу в блокнот. – Роса сохнет, братцы-кролики, пора в поле! – он посмотрел на Тремаса и Дрыкина. – И вот что, сладкая парочка! Чтоб нафик мне никаких соревнований! – он посмотрел на небо, а потом на наколку. Русалка, кажется, ему подмигнула. – Вон, там тучка вдали нехорошая, но авось пронесёт. Как у нас говаривали: чайка села попой в воду – жди хорошую погоду!
Все переглянулись, посмеялись, и застучали ботинками по железным ступеням, поднимаясь в кабины машин.
К уборке пшеничного поля Миха приступил в девять утра, когда июльское солнце умыло и высушило тяжёлые колосья. Он сжимал оранжевый джойстик, поглядывая на бортовой дисплей. Умная, высокоавтоматизированная машина многое умела сама: получая связь с космическим спутником, различала границы поля, определяла разворотные полосы, строила алгоритмы. Его, Миху, стоило назвать даже не водителем, а оператором, следящим за работой сложных систем. Особенно сосредоточенным он был, когда комбайн проходил краем поля, где мог попасться главный враг – камень.
Вскоре компьютер издал писк, сообщив, что бункер полон. Тремас поднял руку, нажав на кнопку, и над крышей замигал жёлтый маячок. Это был сигнал для грузовика. Оставив комбайн на краю поля у грунтовой дороги, над которой в эту пору всегда висело, не опускаясь, облако пыли, он дождался, когда подъедет ЗИЛ. Следующим нажатием кнопки Миха откинул выгрузной шнек, и первые за этот день пять тонн посыпались шуршащей золотой струёй в кузов. В такие минуты он всегда чувствовал прилив сил. Словно и сам становился машиной, роботом с бортовым компьютером вместо головы, и перед глазами, как на дисплее, загоралась зелёная галочка. Дело сделано, и дело идёт!
После отгрузки никакого перерыва. Снова шум мотора – ровный, спокойный, и движение со скоростью шага. Тремас повернул ручку кондиционера, чтобы стало ещё прохладнее, и оставалось только представлять, как там, за бортом, огромное поле дышит спелой сухостью, плавными волнами поднимается хлебный жар. Жатка равномерно подминала под себя колоски, и те послушно клонили головы, будто были рады такому исходу. Зерно шло в бункер, чтобы затем стать румяным караваем на столе. Радостью для людей. И молодой комбайнёр вспоминал слова мамы, что надо бы задуматься о будущем, уехать в город, учиться. Зачем? Чтобы стать кем-то? Она не понимала, что он давно стал тем, кем должен. Глядя на жёлтую пшеничную даль, на синее небо, и маленькую точку вдали – видную и отсюда церковку, он знал о том, кто он, и зачем живёт на земле.
«Каким будет это «завтра» – да поди ж его разбери!» – думал Миха. Говорят, что скоро человек совсем уж станет не нужен для уборки хлеба, всё машины сделают сами. Да они уже и так очень много умеют. Но пока – пока он видел, понимал свою нужность этому полю, родным местам, хозяйству «Победа», а значит – и всей стране. И от этой мысли умолкали сомнения, и на душе становилось спокойно и тихо.
«Да я сам не хуже машины! – он посмотрел на часы. – Пожевать бы чего-нибудь… Как говорится, заправить баки!»
Обедали комбайнёры прямо в поле – работницы столовой обычно оставляли на краю поля состоящие из нескольких уровней термосы – тут тебе и первое, и второе, всё горячее. Оставляли – и уезжали. Но сегодня его ждала девушка в жёлтом платье. Издали она напоминала маленький весёлый колокольчик.
«Натаха! – угадал Тремас, и улыбнулся. – Чего это она стоит?»
Заглушив мотор, он спрыгнул – ловко так, ведь служил в десантуре. Решил немного «порисоваться» перед девушкой. Подошёл вразвалочку, хмыкнул:
– Чего это ты принарядилась, Натаха? На дискотеку сегодня, что ли, пойдёшь?
Термос стоял у её ног, а в руке она сжимала перевязанную белым шпагатом картонную коробку.
– А это чего? Никак, тортик, что ли?
– Чего, чего! – передразнила она, надавив на «г», и показала язык. – Тортик, да, тебе!
– За какие такие заслуги, Натах?
– С днём рождения тебя, дурака, поздравить хотела! А ты – «Натах», «Натах». Что грубишь! Как ругательство прям звучит!
Он усмехнулся. Верно… Какое сегодня число? Точно! Сам не вспомнил. А мать утром почти не слушал, может, она поздравляла? Да вроде как было…
Миха подхватил её за талию, начал кружить:
– Вот подкину – не вернёшься!
– Поставь, где взял, дурак!
– Что ты заладила, всё дурак, да дурак! Так и того, двинуться можно! Хотя, если сказкам верить, дураки – самые умные на свете. Они в нашей стране всегда побеждают!
Она хотела что-то добавить, но только прищурилась – не хотела обидеть.
В берёзовых посадках было прохладнее. Миха сел на поваленный белый ствол, ел жадно, хлюпал и отдувался над гороховым густым супом, откусывал большие хлебные куски. Наташа разрезала тортик:
– Сама делала, по бабушкиному рецепту!
– Угу, угу, – Тремас стучал ложкой, и вдруг остановился, прислушался. – Эко, как бы не…
Он поставил на место верхний ярус термоса, вышел к грунтовке. Ветер низко пылил, будто подметал дорогу:
– Слышь, Натах, в небесной канцелярии, кажись, власть сменилась! То-то так парило! Ща как вольёт! – и в подтверждение слов раздался треск грома, а вдали ударила, и будто опустилась в макушку церкви молния. По траве зашуршали первые капли.
– Вот кого не ждали, здрасти, дождище! – сказал он, утерев рот платком. Обернулся и взял девушку за руку: